Соломенное сердце

Алатова Тата

Красным заволокло все вокруг, и Поля на всякий случай оперлась спиной об стену. Прикрыла глаза.

Лязгнул ухват, негромко охнула, принимая колобок, хозяйка, плаксиво вскрикнул Ворон.

— У меня много еды и много молока, — шептал женский голос, — мои сыновья работящие и покладистые. Здесь тебе будет хорошо и спокойно.

— Ты станешь первым гортом, у которого вместо крыши будет небо, — вторил ей мужской голос, — свободным гортом, презревшем замшелые устои… Да все духи Верхогорья будут тебе завидовать!

Поля невольно улыбнулась — неужели такое сработает?

Но в то же время сварливый голос в ее голосе проворчал что-то неодобрительное. Правила есть правила, нельзя же их нарушать, когда вздумается.

— Что случилось? — раздался рядом тихий, чтобы не помешать уговорам, Данин голос.

— Что-то, — также негромко ответила она, — не могу понять.

— Где-то болит?

— Нет-нет, — она слепо подалась на Данин голос и с облегчением опустила голову на его плечо. — Внутри меня… слишком много всего разного. Иногда это сбивает с толка.

Даня помолчал, обнимая ее, потом радостно воскликнул:

— Посмотри-ка на это!

Поля разлепила тяжелые веки и увидела как пульсируют, подобно сердцу, два колобка в руках хозяйки и Ворона.

— Ну надо же, — от восхищения у Дани даже голос осип, — я помог прийти первому в мире горту-непоседе. Кто знает, сколько столетий он ждал вот такого вот Птица, чтобы ожить именно от его слов!

Невероятно взволнованный, растроганный и одновременно кичливый Ворон нежно дышал на свой колобок и, вроде как, едва удерживался от слез.

***

Даня решил отправиться вместе со счастливым Вороном на болота, чтобы дождаться возвращения Поли там. Они даже немного поспорили: на ее взгляд было куда разумнее остаться в спокойной Заградыне, чем отдать себя на милость какому-то сброду. Но куда там! Разве безопасность могла соперничать с возможным любовным гнездышком вассы и вьера, о которых говорил давеча Ворон. Поняв, что Даня уперся, как упрямый осел, Поля оставила уговоры, отвезла их обратно на болота, правда, через деревья решила больше не продираться и притормозила на перекрестке. Ни на кого не глядя, она принялась сердито выгружать из багажника все снаряжение, которое запасла для похода в Костяное ущелье и без которого легко могла обойтись в Плоскогорье. Палатки, запасы еды, не портившейся благодаря специальным рунам, лекарства, теплую одежду, ножи, туристические фонарики и прочее, прочее.

Ворон смотрел на гору вещей, которая росла посреди дороги, с благоговением. Чуть подросший колобок в его пазухе энергично шевелился.

— Ну чего ты, — виновато проговорил Даня, помогая ей.

Она не удостоила его и взглядом.

И правда, чего это она?

При мысли о том, сколько раз в ближайшие дни ей придется преодолеть Гиблый перевал, гоняя туда-сюда тяжелые фуры, чтобы наверстать упущенное, сводило желудок. Даже среди разбойников, которые норовили отобрать у нее Даню и автомобиль, было спокойнее, чем среди духов, которые прилагали все силы, чтобы завлечь ее к обрыву.

Князь и Постельный будут недовольны тем, что она так и не доставила Даню в Лунноярск.

А этот бестолковый княжич еще невесть чего натворит в ее

отсутствие.

Да ее же снедает зависть, — осознала вдруг Поля. Самая обычная, злая зависть к чужой свободе.

Еще совсем недавно собственные будни казались вполне сносными. Поля понимала, что она делает и для чего: возит товары оторванным от мира людям, снабжает их самым необходимым, тем, без чего так сложно выживать. А теперь ее подгрызало недовольство. Почему она просто не может остаться здесь, с Даней, идти от одного селения к другому, от одних людей к другим? Почему именно ей выпало снова и снова петь смертельно опасным духам колыбельные, и нет никого, на чьи плечи можно переложить эту ношу?

— Поль, — снова обеспокоенно позвал ее Даня. Ворон, не обращая на них внимания, дегустировал блюда из княжеской кухни, явно не собираясь делиться ими с товарищами.

— Ничего, — ответила она, пытаясь скрыть уныние. — Просто мне всегда грустно покидать Верхогорье. Здесь все настоящее, честное, понимаешь?

— Начинаю понимать, — кивнул Даня, испытующе заглядывая в ее лицо. — Поленька, Полюшка, не суйся на перевал в растрепанных чувствах, это делает тебя более уязвимой.

— Какая разница, — она отвернулась, резко захлопнула багажник.

— Ну, есть разница, — Даня, как привязанный, следовал за ней шаг в шаг. — Нам обязательно надо еще раз поцеловаться, например.

От неожиданности Поля прыснула и упала на водительское сидение.

— Данила Андреевич, а более разумные мысли в вашей голове появляются?

— Дмитриевич я, — мимолетно насупился Даня, наклонился к ней, опираясь о распахнутую дверцу и коснулся ее волос, забытого венка на голове. — Возвращайся ко мне быстрее, пожалуйста, — серьезно попросил он.

К нему?

— Это не от меня зависит, ты же знаешь, — отрывисто бросила Поля, твердо оттолкнула его, чтобы закрыть дверь, и сорвалась с места, не сказав больше ни слова.

В зеркалах она видела, как Даня одиноко остается позади, глядя ей вслед.

Поля мчалась вперед, почти ничего не разбирая перед собой. И почему она не попрощалась, как человек? «Потому что ты вовсе не человек», — шепнул в голове скрипучий старушечий голос, и она сжала зубы, борясь с желанием развернуть внедорожник.

Пора было возвращаться в свою обычность-привычность, и нечего было грустить по тому, чего никогда не случится. Это Дане предстоит вольно петлять по дорогам-тропинкам, а у Поли один маршрут.

Глава 18

Птиц все ворковал и ворковал с новорожденным гортом, отгоняя от своего шалаша излишне любопытствующих болотно-лесных товарищей, и про Даню все забыли.

Он сидел на пенечке под березкой и гадал: проехала Поля перевал? Или все еще в дороге? Каково это — так часто следовать по пути, который в любой момент может обернуться для тебя гибелью? Боится ли эта девочка смерти или не успела понять, что это такое?

А может, наоборот, хранит в себе память столь длинную, что смерть по сравнению с ней не больше, чем взмах ресниц.