Соломка и Зверь
Шрифт:
Это она? Ненависть? Жжёт его изнутри, не находя выхода?
Соломка вдруг разозлилась. И хотя ранее за собой она не замечала каких-то рискованных или необдуманно глупых поступков, ну, кроме моментов столкновения с этим самым зверем, сейчас сделала именно глупость — бросилась к Гнату и вцепилась руками в его плечи. Заглянула в глаза, заставляя зверя зарычать сильнее.
— Я — не он! — крикнула Соломка. — Я — не он! Не смей так на меня смотреть! Я не он!
Твердила, как заклинание. В голове слишком много всего намешалось, на заднем фоне звучал монотонный гул, заглушая звуки, включая собственные
И только по дороге Соломка постепенно стала приходить в себя и нарастала громкость звуков — работающий двигатель, тихая музыка, автомобильные сигналы.
Она сидела впереди возле ведущего машину Тартуги, на заднем сиденье пристроился адвокат Оглай собственной персоной.
В горле першило, и пришлось пересиливать себя, чтобы спросить:
— Куда мы едем?
Тартуга глянул в зеркало заднего вида — Оглай тут же дёрнулся вперёд и подсунул ей папку с какой-то бумагой.
— Подпиши, что не имеешь к Гнату претензий.
Соломка взяла ручку и подписалась. Какие там претензии? Испытывай она подобную боль, объект этой самой боли снесла бы к чёртовой матери с дороги и ни разу бы не пожалела.
— Так что произошло?
— План не вышел. Ужин не удался. — Ответил Тартуга.
— Что с ним случилось?
Тартуга снова глянул через зеркало на Оглая.
— Нервный срыв, — бодро сообщил тот тем самым инертным адвокатским тоном.
— Куда вы меня везете?
— В наш город.
Прикинув, Соломка поняла, что ей наплевать, куда её везут, лишь бы оказаться подальше от ресторана, а в идеале — остаться бы одной в помещении с кроватью.
Город Племени не имел названия и очень напоминал обычный комплекс таунхаусов, разве что забором странным обнесен. Но какая кому разница?
Тартуга припарковался у одного из домов, открыл чёрную входную дверь и предложил выбрать любую спальню на втором этаже, кроме той, в которой мужские вещи — это его спальня.
Соломка молча поднялась, зашла в первую попавшуюся комнату, упала на кровать и отрубилась.
* * *
Из закрытого фургона ничего не было видно, что только сильнее злило Зверя. Однако на подъезде к таунхаусам он уже успокоился, давала о себе знать старая привычка — и когда фургон остановился и дверь открыли, Гнат остался сидеть на полу, не пробуя выскочить и убежать в лес, как поступил бы Зверь. Его одежда превратилась в лохмотья, а грудь болела от порезов. Но эта боль не могла перебить другую, поэтому он сидел, опустив голову, и тупо смотрел в пол.
Раздался грохот — кто-то вошёл и присел рядом на корточки. Знакомый запах выражал не столько укоризну, сколько поддержку, отчего совесть мучила только сильнее.
— Гнат.
Тот словно не слышал.
— Гнат, ты сорвался.
И снова никакой реакции.
— Теперь легко ничего не исправишь. Мы, конечно, вступимся… за своего-то, но теперь только упираться
Легче не стало.
— Я и сам помню её запах и какую ярость он вызывал. Но это просто от неожиданности, слышишь? Только вначале, взятый врасплох, я реагировал на него инстинктивно и отпускал свою ярость на волю. Теперь, зная, что будет, я легко себя контролирую. И понимаю, что запах другой, в нём проступает всё больше другого — женского, мягкого и вкусного. Переключайся. У тебя всё получится. Просто не может не получиться, я же тебя знаю! Ну всё, теперь иди отдыхай.
Тартуга развернулся и спрыгнул на землю.
— Тартуга…
Гнат выглядел, как будто подрался с целой сворой. А взгляд побитый, будто дрался и проиграл.
— Помнишь, ты говорил… тогда?
— О чем?
— Почему я не могу… не оставляю её в покое?
— Да. И что?
— Ты же не думаешь так на самом деле?
И столько тоски и клокочущей ярости в голосе, что не тронет только человека совсем без сердца. У них, у племени сердца были. Причем очень большие и сильные. Поэтому и болели сильнее, даже за других. Что уж там говорить о соплеменниках, с которыми рос в одной клетке.
— Давай, я не буду отвечать.
— Кажется, я себя уже ненавижу… а если это правда…
— Ну и ладно. Ненависть проходит, если её отпустить. У тебя получится. Иди отдыхай Гнат, теперь тебе к людям дорога закрыта. Карантин на выезд в город на три месяца. Понял? Давай слово.
— Я не смогу его сдержать, — слабо.
— Не бойся, — отмахнулся Тартуга. — Тебе не придется нарушать слово из-за неё. Она будет тут, обещаю. Давай слово.
— Даю тебе слово, Тартуга, не покидать территории комплекса без твоего личного разрешения или разрешения Сбора. Свободное слово.
— Ну и прекрасно, — тот подался вперед и положил руку на склоненную голову. — Тебе нужно смириться с собой. А остальное я решу. Для чего ещё нужен друг?
Глава 7
Когда Соломка проснулась, первым делом столкнулась с острой головной болью. Хотелось верить, что это не попытка мозгов уйти от реальности и ответственности за решения, которые нужно принять, но в любом случае, думать совсем не хотелось.
Пришлось вставать, умываться, расчёсываться непонятно чей расческой, приглаживать мокрой ладонью вчерашнее платье, зная, что от этого оно всё равно не будет выглядеть лучше, и спускаться вниз в надежде, что там самым чудесным образом будет лежать решение всех проблем. Да-да. На блюдечке, прямо на столе возле чашки кофе и рогалика с маслом.
Внизу, однако ничего не лежало, только когда Соломка прошла мимо открытой двери, ведущей в кабинет, за столом увидела Тартугу. Он тоже её увидал, потому вскочил и вышел в коридор.
— Доброе утро.
— Доброе, — с большим сомнением отозвалась Соломка.
— Пошли в гостиную, — хозяин дома развернулся и широкими шагами понесся в гостиную. Соломка поплелась за ним.
— Сейчас я принесу тебе кофе, а пока сядь и посмотри небольшую нарезку хроники, которую для тебя подготовили. Она должна пояснить многое, чего нельзя описать словами. Потом поговорим.