Соломка и Зверь
Шрифт:
— Да, я выкопал, откуда ноги растут, — заявил Гадук, так и не соизволив сесть. Он стоял спокойно, едва видно покачиваясь с пятки на носок. — Это группировка властителей мира.
Последние слова он произнёс с иронией, что позволял себе нечасто.
— Это что ещё такое? — озадачился Тартуга. Что за властители такие? Из сумасшедшего дома, что ли? Только тамошние жители могут верить, что способны повелевать целым миром.
— Выяснилось, что все группы протеста, а также недовольных в правительстве спонсирует одна и та же группировка — кучка миллиардеров,
— Ты знаешь, кто именно?
— Да. Первый Альфаед Адамаст — нефтемагнат в пятом поколении. Сорок семь лет. Ризда Стапельсон — еврей, владелец концерна редких металлов, шестьдесят три года, бездетен. Король Тридана — страны, где всё имущество государственное, содержит гарем, точное число жен и детей не установлено. Основных игроков трое, есть ещё по мелочи, но их можно не учитывать. Так вот, собрались они как-то и решили, что для манипуляций с мировым господством им требуются наши технологии.
— Неужели правда? Звучит, как комикс про супергероев, — с недоумением сказал Тартуга.
— Можешь не сомневаться, они действительно существуют и действительно считают, что могут влиять на геополитическую обстановку в мире. И частично… да, могут. Они настроили против нас большую часть политической верхушки страны — ещё немного и нас объявят военной угрозой. Но хуже всего, что расчёт верный — с нашими-то закромами они смогут повелевать миром на самом деле.
— Предложения есть?
Гадук пожал плечами.
— Ликвидация.
— Да что ты опять, — Тартуга поморщился. — Хочешь уподобляться им, людям? Они всё равно рано или поздно помрут, и наши технологии не помогут. Зачем ускорять?
Тот сжал зубы так, что желваки загуляли.
— Нет, честно говоря, мараться неохота, — нехотя признался. — Да и уподобляться не хотелось бы.
— Они же, несмотря на зловещие планы, ничего нам не сделают, разве что нервы попортят. А нервы у нас крепкие, слава создателям.
— Да, шанс у них один — только если они начнут действовать изнутри.
— Ясно, — Тартуга вздохнул. — В общем, не отстанут, я так понимаю?
— Двое из троих уже были в космосе в туристическом полёте. Им больше некуда стремиться, кроме мирового господства. Они пресыщены.
— Понял, — кисло сказал Тартуга. — Ладно, тогда рассматривайте параллельную модель проживания, что поделать.
— Место?
— Да любое бери… Лучше пустое, но в подходящем климате. И не мелочись — подвинуться. Если настаивают, будет пользоваться силой. Может, иначе они просто не способны понять?
— Я понял.
— И как — согласен?
Гадук посмотрел куда-то в угол.
— Да. Идеальный выход.
— Ну да… жить как в аквариуме.
— Жить — не оглядываясь за спину и не ожидая каждую минуту удара исподтишка!
— Экий ты эмоциональный, — пожевал губами Тартуга.
Гадук снова стал невозмутимым, словно заслонку задвинул.
— Я понял, что делать.
И ушёл, чеканя шаг.
Как распорядиться собственной жизнью? Такой вопрос временами встает перед каждым, но далеко не каждому хватит духу понять, что именно ты, а не кто-то другой распоряжается твоим собственным будущим. Проще всего сваливать на посторонних или родных — тут не дали себя показать, туда не пустили, там не поддержали. Они виноваты, не я. Они всё испортили, не я!
Куда сложнее не закрывать глаз и чётко знать — моя дальнейшая жизнь пойдёт по тому пути, на который я сейчас сверну. За всё дальнейшее, за результаты, успехи и неудачи отвечаю я сам — и никто больше.
Даже учитывая прошлое Соломке не было ещё так сложно принимать решение. И вообще находиться в ожидании на таком зыбком перепутье. Да, было страшно, когда пришлось бежать после Освобождения от преследователей, желающих отомстить пусть не Соринову, так хотя бы его семье, и никого не волновало, виноват ты или нет — хватало принадлежности к общей с отцом фамилии. Да, было очень плохо, когда не стало мамы, но с этим ничего не поделаешь, нужно было только помнить её и ждать, пока станет чуть-чуть легче.
Но сейчас, когда тебе предложили совершенно определенный выбор — не просто намекают, что да как, а конкретно говорят — если тебе нужен этот мужчина, приходи и рискни сделать так, чтобы он тоже понял, что ты ему нужна, или забудь о нём до конца своих дней и надейся, что в дальнейшем встретишь хотя бы его жалкое подобие… Тут так просто не выберешь.
Соломка ломала себе голову и днём, работая, и ночью, просыпаясь в кровати и слушая окружающую тишину, и когда смазывала булки яичным белком, и когда мыла руки, и когда цепляла на вилку еду.
— Что ты словно во сне? — спрашивала Троя, а Соломка смотрела сквозь неё, как будто не слышала.
Она до последнего дня не знала, что сделает. Что выберет.
— Пожалуйста, помогите хоть кто-нибудь, — вслух попросила Соломка в четверг, когда ложилась спать. Пусть приснится хоть подобие вещего сна, которое поможет склонить чашу весов в какую-нибудь сторону, а то она уже готова взвыть от отчаяния. Нерешённая головоломка, необходимость выбора измучили тело так, как будто она каждый день вручную пахала поле. Измотали душу так, что все чувства притупились. Наверное, и выглядела она с каждым днём всё хуже… прямо как некоторые.
Не то чтобы Соломка надеялась, что ей действительно явиться кто-то из светлейшего пантеона предков (исключая отца) и скажет, как действовать, но ей приснился Гнат.
Он сидел в лесу, на пне, расставив колени и смотрел куда-то в сторону. Его щеки и глаза впали и казались тёмными ямами. Он к чему-то прислушивался, но было совершенно тихо, что для леса ненормально — там всегда шумно.
Потом из пышных кустов неслышно вышла лесная колдунья — тонкая, окутанная цветущими лозами и полосами травы. Волосы с зелёным оттенком струятся до пояса, губы капризные. Гнат поднял на неё глаза.