Соломка и Зверь
Шрифт:
Потом кто-то всё-таки дёрнулся, как будто хотел перегородить путь. И мгновенно отпрянул, потому что рык, который раздался, на короткий миг заставил застыть всех. Потом Гнат отвернулся и невозмутимо пошёл дальше. Дошёл до помоста.
— Не надо, Меланья, — сказал так, будто проходил мимо и сделал ничего не значащее замечание о погоде. — Не надо больше. Хватит.
— Эй, ты чего лезешь? — прокричала ведущая, перегнувшись через перила помоста, правда, почему-то без микрофона.
Гнат как и не заметил.
— Спускайся, Меланья. Замёрзнешь.
Она
Меланья повернулась к лестнице. Тут же появилась Озали, протягивая дубленку и сапоги.
— Мои поздравления, — сказала довольно мягко. — Приятной ночи.
Соломка не стала сообщать, что пусть звери идут к чёрту, а она будет действовать, как посчитает нужным, что не включает секс с бухты-барахты, но конечно, не стала. Это личное, отчитываться она не обязана.
— Спасибо, Озали, — просто сказала Соломка.
Внизу уже стоял Гнат, сунув руки в карманы, в своей расстегнутой куртке, — и выглядел так безмятежно, будто гуляет по морскому берегу — и некуда спешить, впереди отдых и прочие радости. Некуда спешить, незачем бежать.
Стоило Соломке спуститься и одеться, как он взял ее за руку и повел в сторону города.
Теперь можно было и осмотреться, но Соломка не могла отвернуться и видела только его профиль — спокойный, даже какой-то умиротворенный. Волосы то и дело шевелил ветер, а губы мягко улыбались. Невероятно.
— Я не буду с тобой спать, — нервно сообщила Соломка, как только они отошли на более-менее приличное расстояние и можно было надеяться, что посторонние не услышат.
Гнат повернулся, смешливо прищурившись.
— Хорошо.
По голосу стало понятно, что он, собственно, и не рассчитывал. Щёки тут же заалели. Интересно, что бы произошло, если бы Меланья твёрдо намеревалась исполнить то, что обещает победителю женщина, выходя на арену? И не просто намеревалась, а и настаивала?
— Гнат, я сейчас не очень хорошо соображаю, так что…
— Ничего. Пойдём домой.
А потом неожиданно накатила слабость. Шаг, второй, на третьем Соломка замерла, покачиваясь, будто ноги забыли, как ходить. То ли от облегчения, которое наконец-то добралось до мозга и его отключило — всё получилось, то ли влияние подозрительной таблетки закончилось, исчерпав ресурсы организма — неизвестно.
На следующем шагу она выдохнула и всё-таки упала. Гнат молча подхватил её на руки, будто только того и ждал, и понёс вперёд. Соломка обняла его за шею, утыкаясь носом в место у плеча, где расстегнутый воротник, и шумно вздохнула.
— Как хорошо…
— Тебя мутит?
— Да. Как будто я пьяная.
— Ты пила? Запаха нет.
— Нет, не пила.
— А! Озали дала тебе допинг?
— Наверное… чтобы не было холодно.
— Розовое?
— Да.
— Ясно. Тогда будет немного плохо. Недолго.
—
Голос сдал совершено не вовремя.
— Никогда. Обещаю, — очень тихо и очень серьёзно ответил Гнат.
Меланья изо всех сил боролась с подступающим туманом, потому что ей жутко, отчаянно хотелось быть не в забытье, а тут, в реальности, рядом с этим незнакомцем, так похожем на человека из кадров хроники, которую когда-то показывал Тартуга. Рядом с ожившей мечтой, принцем из сказок, который говорит только то, что нужно и делает всё правильно. От которого пахло так знакомо и так сногсшибательно.
«А от меня, наверное, пахнет совсем не так приятно, — с горечью подумала Меланья. — Потому что пахнет отцом».
Казалось, время остановилось, сгустилось в желе, почти не двигаясь, но рано или поздно они пришли в дом, в его дом, и оказались в гостиной — без верхней одежды и обуви, но всё так же в обнимку. Гнат сидел в кресле, Соломка у него на руках, крепко обняв за шею и чувствуя, как под кожей горячим потоком пульсирует его кровь.
Ещё через время голова совсем прояснилась.
Соломка улыбнулась, широко, бездумно. Значит, ей ничего не привиделось?
— Похоже, ты мне не снишься.
— Уверен, что нет, — сказал над головой его голос.
— Я не помню, когда в последний раз мне было так спокойно, — вздохнула Соломка.
— Да.
— Гнат… ты разобрался со своей ненавистью? — собрав все силы и замерев, как суслик, ожидающий нападения, спросила Соломка, потому что нужно было спросить. Но как же страшно!
Он помолчал.
— Я сейчас совсем пустой внутри.
— Не понимаю…
— Сейчас так пусто внутри, будто… что-то тяжёлое вынули, вырезали скальпелем — и во мне теперь столько пустоты, как широкое поле — хоть танцуй, хоть засевай.
— Я что-то чувствую к тебе, Гнат.
Его руки, казалось, сжались ещё крепче.
— И не знаю, что с этим делать. Это чувство… оно слишком огромное, чтобы не замечать. Оно расползается, становиться всё больше… у меня не получается справиться с напором такой силы и…
— Не нужно ничего делать. Пусть оно будет. Пожалуйста. Я… Скажи, я тебе нужен?
Соломка даже подняла голову, заглядывая ему в лицо. Разве этот вопрос требует ответа? Но он сглотнул и повторил:
— Раз ты там, на арене, попросила о помощи именно меня, значит, я…
В его глазах впервые появилось нечто неожиданное — зыбкая неуверенность, что… Но неужели? Более твёрдого и упёртого человека Соломка в жизни не встречала! И не ожидала однажды выяснить, что ему не безразлично, о чём она думает, как его воспринимает.
— Я вышла на арену за тобой, — категорически сказала Соломка.
— Значит, я тебе нужен?
И снова растерянность…
— Разве ты не знаешь, что очень мне нужен? Это ведь так очевидно.
— Очевидно для кого? — он чему-то усмехнулся. — Нет, не знаю. Я убил твоего отца. Какой девушке захочется быть с убийцей?