Солона ты, земля!
Шрифт:
Вылез через окно, огляделся. Он стоял на задворках сельского Совета, в прошлогоднем бурьяне. Перелез через прясло, и пошел вдоль по улице. Но не в сторону своего дома, а наоборот, в противоположную. Рискуя быть опознанным, он прошел мимо сельсоветского крыльца, где сидели два приехавших с Кульгузкиным работника чека, и направился прямиком к отцу Евгению…
Отец Евгений сидел на крыльце и задумчиво почесывал заскорузлым ногтястым пальцем свою макушку.
— Батюшка! — закричал от самой калитки Леонтьич. — Батюшка, прячь свой хлеб. Уполномоченный и двое из чека идут к тебе искать хлеб. Не верют, что
Отец Евгений медленно надел старую войлочную шляпу. Недовольно посмотрел на Леонтьича, будто тот виноват в том, что ему пришлось оторваться от увлекательнейшего занятия.
— Чего кричишь?
— Хлеб, говорю, прячь. Идут с обыском.
— Ну, и чего шуметь из-за этого?.. Закурить есть? Садись, покурим.
Леонтьич раскатал на колене кисет. Протянул газету, спички — и все это торопливо, суетливо, стараясь закончить процедуру закуривания до прихода властей. Он даже и не подумал о том, что его тут же опознают, как только переступят подворотню.
— Чего ты суетишься? Нету у меня хлеба, пусть хоть неделю ищут. Нету.
Леонтьич, глядя на отца Евгения, тоже начал успокаиваться, тоже закурил. Сидел маленький, щуплый рядом с могучей глыбой священника. Заглядывая на него снизу вверх с уважением и даже с некоторой любовью.
— А я, батюшка, слышь, из каталажки сбежал.
— Это как так?
— А так. Они меня посадили, а я взял топор, доски оторвал и прямиком к тебе сюда… Пока я сидел в каталажке, то слышал, как они говорили обо всех. Список составляли, у кого обыски устраивать какие-то показательные, что ли. Уполномоченный не верит, что ты, батюшка, весь хлеб сдал. Не верит и — все. Говорит, пойду сейчас с ребятами и найду. Мы, говорит, не должны верить никому на слово…
С улицы донесся гомон, скрип тележный.
— Вон идут, батюшка, по твою душу!
Отец Евгений медленно поднялся, стянул с головы войлочную шляпу, перекрестился на церковную колокольню.
— Матушка-заступница, царица небесная, всели в меня терпение, чтоб не сорвался я, чтоб за оглоблю не схватился… — Еще раз перекрестился. Сел. И снова потянулся за кисетом.
В ворота резко постучали. Начали буквально ломиться. Отец Евгений не шевельнулся. Леонтьич шустро вскочил, побежал открывать ворота. В открытые ворота въехала одна подвода, другая. Остановились. Остановились и все остальные за воротами, на улице. Стал сбегаться народ — много любопытных. Уполномоченный Кульгузкин подошел к крыльцу. Остановился в двух-трех шагах от хозяина дома. Отставил ногу в хромовом начищенном сапоге.
— Вы — гражданин Валерий?
— Я, — спокойно ответил отец Евгений.
— За вами числится пятьдесят пудов недоимок по продовольственной разверстке.
— Я сдал все, что у меня было. Больше у меня нету.
— Разрешите вам не поверить, — с оттенком торжества промолвил уполномоченный.
— Дело ваше, — ответил священник и отвернулся, затянулся несколько раз подряд, бросил окурок под ноги. Поднялся резко, рывком. — Ищите! — сказал он уполномоченному. — Найдете, можете расстрелять меня здесь же. Не найдете… — он задышал, раздувая ноздри, — … не найдете, расстреливать не буду. — Он вдруг поднес огромный кулак- кувалду к самому носу уполномоченного. — Во! Одним ударом вдребезги расшибу башку. Понял?
—
— Я быстрей тебя успею… — И снова сел на крыльцо. — Иди, ищи!..
По тому, как уверенно и независимо вел себя поп, уполномоченный волревкома Кульгузкин понял: показательного выгребания хлеба здесь не будет. И не то, чтоб очень уж он испугался поднесенной ему под нос волосатой кувалды (хотя чего там скрывать — струхнул порядком), но одно понял: надо вовремя и с достоинством уходить из этой ограды. Не первый месяц ездит Кульгузкин по селам и выколачивает хлеб. Всяких видел хозяев: и истеричных, и затаенно злобных и открыто агрессивных, но с таким, как этот поп, встречаться не доводилось — он наверняка убьет, коль пообещал.
— Ну, ладно, мы тебе верим, гражданин… — Он заглянул в список. — Квалерий. — Постоял перед сидящим на крыльце попом и, не нашелся ничего другого сказать: — Чего фамилию не сменишь? Мысли всякие по поводу этой фамилии могут быть. А сейчас всем разрешено менять фамилии на какую угодно.
— Меня устраивает отцовская фамилия… Давай топай отсюда!
Кульгузкин не оскорбился такому обращению. Он был из тех, которые признают только силу. И ничего больше.
За воротами уполномоченный, оба чекиста и председатель сельсовета сгрудились посовещаться.
— Я ж говорил вам, что нету у него, — обиженно высказался Дочкин.
— Говорил, говорил вас слушать, так… вы все тут круговой порукой повязаны. Защищаете друг друга.
— Что ж искать не стал? Испугался?
— А это не мое дело. Я не ищейка. Это ты должен искать.
— Все, что я должен, я сделал. А ты приехал дополнительно искать, вот и ищи.
Председатель сельсовета повернулся спиной к уполномоченному волревкома, оскорбившись. Стоял молча, засунув руки в карманы полупальто. И тут среди толпы на глаза ему попался Леонтьич. Дочкин сам себе не поверил. Может, обознался? Поманил его пальцем к себе.
— Это ты, что ль, Юдин?
— Ну, знамо дело.
— Ты ж в каталажке должен быть?
— А чо там делать? Там окна нет, настеж распахнуто, — сбрехнул Леонтьич. — Вот я и притопал сюды.
— Ладно. Ты только на глаза ему не попадайся.
— А я уже попадался. Он меня не узнал. Да и вообще должно быть, забыл обо всем…
— Председатель! — позвал уполномоченный Кульгузкин. — Где председатель?.. Иди сюда.
Подошедшему Дочкину сказал:
— Пойдем к Хворостову. Мне сейчас сказали, что там есть хлеб. И довольно много.
3
Колонна двинулась. Впереди бежали ребятишки. Между подводами торопливо семенили девушки, молодые женщины, кое-где — мужики. Всем хотелось зрелища. Бедна деревенская жизнь событиями. В прошлом году здесь хоть партизаны наезжали, отряды стояли, костры жгли — все развлечение было. А нынешнюю зиму скучища была для молодежи.
Весенняя продразверстка прошла спокойно, деловито, без эксцессов. Собралось собрание села — сход сельский — мужики обсудили задание — насколько обложили село, сами поделили, кому, сколько везти (друг друга ведь не обманешь, знают, у кого сколько намолочено, у кого какая семья, сколько, скотины). Хворостов тогда выкрутился, не все, причитающееся с него вывез. В недоимщиках остался.