Солона ты, земля!
Шрифт:
— Это что, помочи, что ли?
— Нет, не помочи. — Кульгузкин поднял над головой растопыренную ладонь. — Вот смотрите: это ладонь, а вот это — уже кулак, — сжал он пальцы. — Это уже сила… Так и мы объединимся в коммуну и будем жить.
На прясле, как петух на насесте, сидит нечесаный, чуточку пьяненький со вчерашнего, должно быть, мужичок Он слушает напряженно, раскрыв рот — видать, ему все это в новинку. Он что-то думает-думает напряженно. Пальцы на руках у него шевелятся — не иначе, как что-то
— Эй ты-ы! — закричал он вдруг, и соскочил с «насеста». — Мил-человек! Это что же получается? У меня, к примеру, ничего нету, у Ваньки — ни шиша и у Семена — вошь на аркане, тоже ничего нету. А когда мы сойдемся вместе в эту самую коммунию, то откуда чо у нас возьмется, а? Вот это мне никак невдомек. Объясни, Христа ради.
Кульгузкин покровительственно улыбнулся — дескать, такую арифметику мы решим запросто.
— Слушай меня внимательно. Во-первых, так чтоб совсем уж ничего у тебя не было, так не бывает. Что-то же у тебя есть в хозяйстве. Вот, допустим, у тебя плуг есть, а лошади нету. А у Ивана лошадь есть, плуга нету. Вот вы и объединились — уже и пахать можно. Правильно я говорю?
— Нет, не правильно. Откуда у меня плуг, ежели у меня лошади нету? Откуда ему взяться, а?
Кульгузкин на секунду, не больше, растерялся. Но тут же нашелся:
— Откуда ему взяться, плугу? А вот откуда. Была у тебя лошадь и плуг был — не всегда же ты в бедности жил. Лошадь, допустим, пропала или волки задрали, а плуг остался.
— И чего бы это он лежал? — не сдавался мужичок. — Я б его на второй бы день пропил… — Он захохотал. И вся ограда его поддержала — на самом деле, чего бы этот плуг лежал?.. Придумает же этот уполномоченный.
— Откуда это ты такой упал намоченный, а?
Вся ограда хохотала. Самое смешное изо всего собрания — лошади нет, а плуг имеется… Ну и ну.
— Хорошо. У тебя нет плуга, у кого-то другого есть плуг…
— А лошади нету, да?
— А лошади нету…
— Ежели нету у человека лошади, то и плуга у него нету. Отчего он, от сырости, что ли, заведется?
Люди не сдавались. Пример должон быть правдашним, как взаправду, а не так: сдуру, как с дубу… Не будет такой коммуны. Не получится. Хоть сто человек, хоть полсела сгоняй в кучу, из ничего ничего не получится.
— Ну ладно, — начал сдаваться Кульгузкин, он понял: ничего у них лишнего нету. Держат они у себя только то, что сегодня нужно, в прок не загадывают. — Ладно. У вас нет— государство даст и плуг и лошадь. А может, и трактор даже.
— Ну, вот это совсем другое дело!
— Ежели государство поможет, тогда совсем другое. Тогда записывай в коммунию. Мы согласные.
— А трактор — это что такое?
— Давай открывай такую коммунию. Мы туда гурьбой. А ежели еще и кормить там будут, тогда совсем хорошо. Пиши.
—
Кульгузкин стоял над всеми и с высоты крыльца улыбался — вот она, новая жизнь! Все с нею согласные. Он первым в волости, а может, и в уезде Каменском создаст коммуну. А это что-то уже значит! Глядишь, куда-то избирут, повышение какое-нибудь будет… Сколько разговору об этих коммунах и в волисполкоме и в укоме партии — пойдет мужик, не пойдет. Вот он и пошел. У кого пошел, спросят. У Кульгузкина. Теперь только записывай.
— Секретарь! — крикнул Кульгузкин. — Где секретарь сельского Совета?
— Тута я, — вывернулся из-за его спины паренек, недавно поставленный на эту должность вместо писаря Василия Дементьева. Хоть и помогал он подпольщикам, хоть и выдавал документы всяким беглым и дезертирам из колчаковской армии, а все едино не место ему здесь — писарь, старой власти служил… — Чего изволите?
— Записывай. В коммуну записывай. — Поднял голову Кульгузкин. — Подходите к столу, сюда, сюда подходите, по одному, называйте своё фамилие, количество ребятишек и какое хозяйство имеешь. Все это запишем в тетрадку… Подходи.
— Ну, ладно, — оторвался от «насеста» тот кудлатый мужичок. — Пиши меня первым. Акимушкин моё фамилие. Ребятишек имею восемь штук…
— Ты что, ополоумел, что ли! — удивился Кульгузкин. — Вроде молодой ишо, а настрогал сэстоль. Когда успел-то?
Мужик подмигнул толпе, подсмыкнул холщовые портки.
— Это дело нехитрое. Ты — женатый? Привози жену. Глядя на тебя, она должна быть ишо молодой. Так вот, я покажу тебе, как это делается…
Толпа грохнула и раскатилась хохотом. Уполномоченному волисполкома Кульгузкину не понравилась такая шутка.
— Но-но, ты не заговаривайся. А то ведь это быстро можно подвести под статью.
— При чем тут статья? Ты спросил, я — ответил. Не хошь — не вези…
— Ладно, разговорчивый больно. Хозяйство-то у тебя какое? Пай-то вносить какой будешь в коммуну-то?
— А никакой. Нету у меня хозяйства.
— А как живешь? Чем кормишь ребятишек-то?
— Ничем. Они сами у меня кормятся. Добывают.
— Они у него на подножном корму.
— Как у цыгана…
Кульгузкин вклинился в гомон и смех.
— Посев какой? Ну, вот в прошлом годе сколько ты сеял?
Акимушкин удивленно пожал драным, холщовым плечом.
— А на чем я буду сеять? И кого я буду сеять — семян-то нету? В прошлом годе обчество посеяло мне загончик. Так я давно уже съел все. Зима-то длинная. А их, только ребятишек полное застолье. По куску — восемь кусков. А по два — это уже шашнадцать…
— Гля, мужики, он еще и считать умеет.
Кульгузкин почесал затылок.
— Ну, и как ты маракуешь жить дальше-то?