Солона ты, земля!
Шрифт:
Казна отпускала по 50 копеек на арестантскую душу харчевых, и арестанты по очереди под конвоем ходили на базар и покупали продукты. Очередь была Василия Егорова. Но Жданов не разрешил.
— Не велено смертников выводить.
На базар пошел Филька Кочетов. Каждый наказывал, что ему купить на день.
— Мэни селедки и хлиба, — громко сказал Коляда.
— Мне тоже, — вслед за ним наказал Егоров.
— И мне, — понеслось с нар.
Филька ушел.
В это утро не боролись и почти не разговаривали. Каждый лежал на нарах и думал: сегодня, может, его ожидает
Коляда все утро простоял у окна, задумчиво глядя на мутную Обь, на манящий своими зарослями противоположный берег.
Часа через два пришел Филька с провиантом.
— Ну, братцы-ы! — воскликнул он, едва закрылась за ним дверь. — Что творится на белом свете!
— Что? — обступили его.
— На базаре кутерьма идет, как в семнадцатом годе.
— Ну-у?..
— Ей-бо… Листовки бросают. Эти барбосы, — он кивнул в сторону двери, — рыскают по городу, кого-то ищут. Заваруха начинается.
Федор, потирая черную щетину на щеках, сверху вниз смотрел на приземистого Фильку. Глаза у него поблескивали.
— Не позычив ни одной?
— Не-ет. Разве с этим контрой Ждановым стянешь.
— Шо хоть в них пишуть? Не слыхал?
— Говорят, будто в Камню опять большевики объявились.
Раздавая продукты, Филька вдруг улыбнулся:
— Земляка своего видел, из Усть-Мосихи. Пшеницу привез. Узнал меня и глаза вылупил. — Филька захохотал.
— Эх, хоть бы одним глазком посмотреть листовку.
— Стало быть, дела там идут, — тихо, словно самому себе заметил Федор Коляда.
Весь день камера просила пить. После ужина, когда от купленных Филькой селедок остались лишь головы и хвосты, жажда усилилась. Поминутно стучали в волчок и просили у охранника воды. Тот терпеливо раз за разом подавал кружку — видать, парень попался из новичков, безропотный.
Стоявший у двери Егоров подмигнул ребятам и вдруг с нарочитой грубостью закричал:
— Нажрались селедки и не даете покоя человеку! — И, заглянув в волчок, ласково попросил — Ты, братец, принеси нам сюда ведро воды и пусть лакают сколько им влезет. А то чего ж ты будешь маяться. У них ведь, сволочей, ни стыда ни совести!..
Конвоир звякнул опорожненным ведром, отправился за водой. Жаждущие сгрудились около дверей.
Наконец загремел замок, дверь со скрипом растворилась. Милиционер переступил порог, протягивая ведро с водой. Егоров одной рукой принял ведро, другой схватил конвоира, дернул на себя. В то же мгновенье Коляда вцепился милиционеру в горло и втащил в камеру. Малогин поспешно захлопнул дверь. Милиционера быстро связали, сунули в рот кляп и бросили под нары.
— Кто хочет, гайды з нами! — тихо сказал Федор и распахнул дверь.
В коридоре у притолоки стояла винтовка связанного милиционера. Коляда схватил ее. Егоров с Малогиным, как и уговаривались, ринулись в дальний угол коридора, где в козлах стояли винтовки других охранников. Но в это время снаружи вошел старший надзиратель Жданов, и сразу сообразив, в чем дело, шарахнулся обратно.
— Караул! — раздалось уже с той стороны двери.
Медлить было нельзя. Вот-вот со
Больше пяти минут в воде продержаться было невозможно: не так давно прошел лед. Около амбаров выскочили. Коляда с винтовкой бежал последним, прикрывая отход. Около амбара чернела лодка. Не задумываясь, столкнули ее в воду, вскочили в нее и, огребаясь сиденьем и прикладом винтовки, поплыли на тот берег, к тем зарослям, которые целый день манили к себе Федора. И тут обнаружили, что лодка дырявая. Она быстро наполнялась водой. Воду вычерпывали пригоршнями, но это не помогало. Вода была уже выше щиколоток и прибывала все больше и больше. Течением лодку сносило к городу. По городским огням прикинули, что добрались примерно до середины реки. И тут лодка начала черпать бортом. А еще через минуту пошла ко дну.
Снова очутились в ледяной воде. Федор закинул за спину винтовку.
— Ну, братцы, держись кучней. Плыть тихо, не хлюпотеть.
Сильным течением их сносило за пристань. От ледяной воды сводило конечности. У Егорова правая калеченая рука обессилела совсем, подгребал одной левой. Но слабее всех оказался Малогин. Он несколько раз уже пускал пузыри. И всякий раз Федор брал его за шиворот, перевертывал на спину, тащил «на буксире». Оклемавшись немного, тот плыл дальше сам. Изнемогал уже и Филька. А берега все не было. Городские огни, казалось, двигались только влево, не приближаясь нисколько к плывущим. И когда уже обессилевшие, закоченевшие беглецы потеряли всякую надежду добраться до земли, Егоров, плывший впереди, неожиданно коснулся ногами дна.
— Держись, Пашка, — шепотом подбодрил он отставшего дружка. — Берег…
— Тише, не булькать.
Но не успели они выбраться из воды, как рядом грохнул выстрел, за ним второй, третий. Врассыпную кинулись в ближайшие огороды. Бежали, не разбирая ни ям, ни заборов. Около какого-то строения Егоров споткнулся о корягу, упал.
— Васюха, давай сюда! — услышал он вдруг прерывающийся шепот Фильки.
Строение оказалось амбаром. Через небольшую дыру Василий с трудом вполз под амбар.
— Все здесь?
— Федора нет, — ответил Малогин, — наверное, пропал.
— Эх, черт возьми…
— Тише…
Выстрелы на берегу постепенно начали затихать и вскоре прекратились, совсем. Стало тихо, только где-то рядом за забором вздыхала корова, да с пристани доносился скрежет лебедки.
Холод пробирал до костей: под дальним углом амбара был еще лед, а кругом — сырая, не оттаявшая как следует земля. Беглецы хотели покинуть это неприветливое убежище и поискать более удобное, но короткая майская ночь уже подходила к концу, и выбираться наружу было рискованно. Так и остались дневать здесь.