Солона ты, земля!
Шрифт:
— Ведь рыск, Митрий Иванович, — елейным голоском отвечал собеседник. — За такое дело по головке не погладят, ежели узнают. Тюрьма, верная тюрьма.
«Должно, про документы говорят», — догадалась Пелагея.
— Тебе до тюрьмы далеко, Мирон Авдеич… Ты из воды сухим вылезешь, — с нескрываемой неприязнью заметил Антонов. — А притом я ж тебя не за спасибо прошу. Не хочешь — дело твое, я в Ермачиху поеду, там старшина посговорчивей.
— Ну ладно, что уж там говорить. Я же не отказываюсь. Я только баю, больно рыск большой.
— Значит, сегодня принесешь?
— Что ж делать…
Как
— Хватит, голубушка, хватит. Пора уж и ехать. Дни-то ведь идут.
— Завтра поедем, Ильинична, завтра обязательно.
И снова проходил день, и снова Пелагея девочкой взбегала на крылечко, молодухой по утрам нежилась в постели. Жаль было Ильиничне рвать цепочку ее счастливых безмятежных дней. Но надо было ехать. Не дай бог старый Большаков, хозяйничая в доме снохи, заглянет в пустующий амбар!
Наконец в понедельник выехали. Пелагея уезжала печальная, в глазах ее были растерянность и горечь. Когда проехали бор, она тяжело-тяжело вздохнула:
— Вот так, Ильинична, на одну неделю появилось солнце и — опять хмарь. Жить муторно.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
К вечеру пошел дождь. Первые крупные капли ударили Аркадия по вспотевшей спине. Сразу стало свежее. По дороге заметались серые пыльные фонтанчики. Данилов накинул плащ и прибавил шагу.
С каждой минутой дождь усиливался и вскоре превратился в сплошной ливень. Но Данилов все шагал и шагал.
Из своей землянки он вышел еще вчера в полдень. Минуя села и большие проезжие дороги, он пробирается на север — в Ярки. Идет туда, откуда две недели назад был послан Коржаевым в Усть-Мосиху.
Уже несколько месяцев Ярки являются центром Каменского подполья большевиков. Знал Данилов, что отсюда Иван Тарасович Коржаев руководит большой работой: где-то здесь печатают листовки, сюда идет информация от широкой агентурной сети, именно отсюда направляются люди для закупки и сбора оружия. А сколько таких, как Данилов, пошли в села готовить крестьян!
Аркадий не знал, где живет Коржаев, известна ему лишь явочная квартира у Захара Трунтова, куда приходил Иван Тарасович для встреч с людьми. Но из разговоров с ним Данилов понял, что тот иногда покидает Ярки, пробирается в город к каменским подпольщикам, чтобы самому встретиться с нужным ему человеком, установить очень нужную связь. А связи у него были удивительно большие. По информации, которой иногда делился Коржаев с ним, Данилов догадывался, что у Ивана Тарасовича была своя рука даже
Аркадий свернул с проселка на еле приметную тропинку. Идти стало легче. Старые корневища и стебли пожухлой прошлогодней травы жестко похрустывали под ногами. Данилов прибавил шаг. Пустырем ему пришлось идти, когда уже совсем стемнело. Впереди опять мелкое редколесье.
Здесь, в березняке, остановился, скинул башлык, прислушался. Впереди надрывно лаяли собаки. Фуражка быстро промокла. Струйки воды с нее стекали за воротник. Горели подошвы ног. Но он стоял, вслушиваясь в ночь. Дождь поредел. Данилов, наконец, оторвал затекшие ноги, двинулся вперед. Вскоре он наткнулся на изгородь, прошел несколько метров влево, перелез через нее. Впереди чернели контуры строений. Сделал несколько осторожных шагов. Где-то невдалеке спросонья испуганно закудахтала курица. Аркадий как вкопанный остановился. Ответил таким же кудахтаньем. Тотчас же, словно из-под земли, выросла фигура.
— Кто?
Данилов подошел. Парень заглянул ему в лицо.
— Проходите.
И исчез. Данилов пошел по огороду вдоль плетня. Собаки надрывались. Данилов беспокойно прислушивался к их лаю. Шел все медленнее и медленнее. Наконец в окне избы заметил тусклый огонек. Облегченно вздохнул.
Дождь перестал неожиданно. Почти сразу же в прореху туч выглянула луна, словно хотела увидеть, что в ее отсутствие наделал ливень на земле. Этой секунды было достаточно для Данилова, чтобы различить за оградой около дома группу всадников с винтовками за плечами. «Солдаты!» Он метнулся за толстый ствол тополя. Выхватил оба револьвера. Тут же глянул на окно — лампа горела. «Что за черт!» Сразу стало жарко. Но он не успел ничего обдумать. Дверь в сенях скрипнула, и на крыльцо кто-то вышел. В это мгновенье луна снова вынырнула из-за туч, и Аркадий почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове: на крыльце при полных регалиях — в мундире, в эполетах с аксельбантами — стоял жандармский полковник и не спеша надевал светлый плащ. Он, видно, не торопился. Посмотрел на небо. Сказал кому-то сзади себя:
— А дождь-то действительно перестал.
У Аркадия метались мысли: стрелять или не стрелять? Что с Коржаевым? Почему лампа в окне?..
— Ну до свиданья! — сказал полковник.
Луна опять скрылась. Кругом все снова окунулось в черную пропасть. Только на крыльце серел плащ. Стрелять можно даже в такой темноте — по светлому плащу в десяти шагах промахнуться трудно.
— До свидания, Петр Семенович! — ответили из сеней.
Аркадий вздрогнул. Неужели галлюцинация? Голос был Коржаевский.
Полковник сбежал по ступенькам. Слышно было, как всхрапнул конь, звякнули стремена. Потом раздался чавкающий конский галоп. Постепенно начали замолкать собаки. А Данилов все стоял, не шевелясь, и недоумевающе смотрел на огонек коптюшки в правой нижней шибке окна.
Потом он тихо кудахтнул. Тотчас же ему ответили из сеней так же тихо. Он вышел из-за дерева и, все еще держа в руках револьверы, пошел к сеням. Дверь открылась, его пропустили внутрь, и тут же невидимая рука задвинула засов. Откуда-то послышался голос Захара Трунтова: