Соловей мой, соловей

Рэйн О

Кошка сидела у Дженет на коленях очень спокойно, соскочить не пыталась, смотрела вокруг немигающими круглыми глазами.

– Я говорил Марии, что если ее кузина уже прошла в воронку, то сделать ничего мы не сможем, - вздохнул Андрей.

– Разве вы с Марией не пойдете за ней?
– удивилась Дженет.
– У тебя же есть этот... как его... меч, а она, судя по запаху от сумки, собрала в дорогу припасы.

– Я не могу, - сказал Андрей, искоса взглянув на Машину сумку.
– Вообще больше не могу, после контузии. И ей нельзя.

– Почему?
– напряженно спросила Маша.
– Потому что женщины из монде де ла морт не возвращаются? Потому что это еще одна

часть жизни, которая только для мужчин?

– Нет, - ответил Андрей.
– Потому что сопротивление летума нарастает многократно. Туда, как и в собственную смерть, можно только по одному. Иначе армии летум-ке давно штурмовали бы врата загробных миров. Основная опасность в летуме исходит из того, что мы не принадлежим миру мертвых, миру духа, миру нематериального. В нас магия - и мы входим в него во плоти, но этим гнём его и рождаем сопротивление. Так живая ткань стремится вытолкнуть занозу, направляет к ней клетки, которые её обволакивают и пытаются бороться. Ходящие по смерти - заноза для летума, но заноза крепкая, и один подготовленный, сильный летум-ке может побороть сопротивление среды, войти, пройти и выйти. Но даже очень сильному нужно очень постараться, чтобы выйти не там, где вошел - возвращаясь к занозе - как будто порвать здоровую кожу в другом месте. Большинству приходится возвращаться туда же где вошли, как...

– Ой, пожалуйста, не надо больше про занозу, - попросила Маша.
– У меня сразу мысли про колючки, гной и грязные пятки. Без того ожоги перед глазами и тошнит. Давайте без метафор. И что тогда случится, если будет две зано... двое летум-ке? или трое?

– Я собирался сказать, что организм залихорадит, - сказал Андрей, откидываясь на сиденье экипажа.
– Но если без метафор, то пожалуйте вам математика - если один летум-ке в своем путешествии столкнется с тремя большими опасностями, то на двоих их будет уже десять, а на троих - сорок. Три можно побороть. Хотя можно и погибнуть. Но от десяти погибнуть еще вероятнее.

– Как бы так Кая стукнуть по голове легонько, чтобы он тоже не мог ходить в этот чертов летум?
– задумчиво сказала Дженет, поглаживая кошку.
– Он-то мне всегда про ниточки и столбики рассказывал, я давно поняла, что это смертные эманации, Агата говорила - ___. Но я и понятия не имела, что это мостки в ад, и в любой момент Кай может решить по ним пойти... Мне бы спокойнее было, если бы он этого не мог делать...

– Выстрели в него из пушки, чтобы он без памяти семнадцать дней пролежал, - почти зло сказал Андрей.
– И потом чтобы заново ходить учиться пришлось, и в ушах чтобы год шумело. Это, конечно, куда как лучше и надежнее в жизни, чем уметь пользоваться своими способностями и дарами, быть полностью собой, как его сейчас и учат.

Он сжал губы и отвернулся. Дженет вздохнула.

Копыта лошади зацокали по Дворцовому мосту. Маше очень хотелось дотянуться и взять Андрея за руку, поддержать его в печали, но она так и не решилась. Посмотрела через реку на высокое, красиво освещенное здание Кунсткамеры и покрепче прижала к себе сумку.

Сторож музея впустил их с чёрного хода.

– Здесь, здесь сэр Бенедикт, у себя в кабинете, как обычно, - сказал он.
– Допоздна опять работает. Проходите, не беспокойтесь, гоподин Туманов, у вас же допуск, а дамы с вами.

– А еще какие-нибудь дамы сегодня приходили к сэру Бенедикту после того, как музей закрылся?
– спросила Маша.

– Нет, никого, - ответил сторож, улыбаясь Дженет.
– Ох у вас и муфточка, красавица, ну прямо как живая кошка!

Дженет не поняла, но проследила

его взгляд на Багиру, как ни в чем не бывало уснувшую на её руке, кивнула и улыбнулась.

– Значит, Вера пришла раньше, с посетителями выставки, и потом ждала в кабинете у Бенедикта, - тихо сказал Андрей, когда они быстро шли по полутемному коридору. Шаги гулко отдавались под потолком.
– Бог даст - и сейчас ещё там, ждёт. Или канопы по залу расставляет.

– Может, полицию вызвать?
– спросила Маша с надеждой. Приедут, всё решат, арестуют злодея. Она усмехнулась, подумав, что что-то именно в этом роде Вера бы и сказала, будучи по Машину сторону ситуации.

– И что? Что криминального происходит с точки зрения представителей закона? Он же не гремучий студень варит, чтобы городского главу подорвать. Он же всего-навсего Минхава девчонками кормит. Покажи-ка мне картинку из Вериного блокнота, Машенька.

Маша, у которой занемевшее плечо уже отваливалось от тяжести сумки, поморщилась, отступила от него в сторону, выловила сверху в сумке красный кожаный блокнот. Андрей раскрыл его, пролистал, на секунду останавливаясь у лестницы, где вверху горел фонарь и свет лился из дверного проема.

– Вот почему!
– воскликнул он.
– Вот зачем он мумию под углом поставил! Он заранее все продумал, он же знал про меня и про мою семью, он знал про летум-ке! Разбросал ключики и намеки. Заманил самую впечатлительную, да еще и так, что она решила, что это все её идея! А мумию заранее для ритуала подготовил, головой на запад, ногами на восток. Ну, подлец, - он прибавил шагу.

– Могу ли я осведомиться, что именно происходит?
– спросила Дженет, и тут они, наконец, дошли до египетского зала, и Маша с Андреем ахнули - канопы были выставлены вокруг мумии, воронка уходила в потолок, питаясь серыми лучами от них, сходившимися, как грани пирамиды, в точке вершины прямо над грудью древнего мертвеца.

– Вера!
– позвала Маша, шагая в зал, не отрывая глаз от воронки.
– Верочка, ты здесь? Вера?

– Она уже пятнадцать минут как вошла в наилучший из миров, - сказал сэр Бенедикт, с часами в руке шагая в свет из тени огромной каменной длани кого-то из Рамзесов и поднимая на Машу тяжелый револьвер. Маша взглянула кратко - бельгийский наган, шестизарядный, в подметки ее Уэбли-Фосбери не годившийся, но будучи взведенным и на неё направленным, ощущавшийся куда как грознее, чем её оружие в сумке.

– Сэр Бенедикт, - сказала она, - зачем вы так? Мне же мистер Туманов рассказывал - вы и в Лондоне этой чертовой...
– Маша вспомнила, как папа сегодня свою боль выражал, и употребила оба непечатных английских слова, которые знала, - ... воронке двух или трёх человек скормили. Что же вы делаете, по вашему мнению? Вы что, не понимаете, что на смерть людей посылаете?

Сэр Бенедикт чуть вздрогнул от Машиных языковых изысков, но револьвера не отвёл.

– Если вы, мисс Мария, думаете, что я сам бы в это посмертие не шагнул, если б только мог, то вы сильно ошибаетесь. Еще как ушел бы, и лучшей доли бы не желал. Но вот кто-то рождается - и может, а я - нет. У всех судьба разная. Кто-то смел, кто-то красив, кто-то по канату ходить умеет, или изобретать и пробуждать к жизни выдуманные миры, в которые читатели погружаются и никогда из них вернуться не могут. Я же вот ничего такого не умею - только тосковать по чужим мирам, да других в них направлять. И, не поймите меня превратно, всегда - в надежде, что они вернутся. У вашей кузины, Мария, почти три литра воды и запас продовольствия. Она смелая, здоровая и красивая. Она найдет Минхава. Возможно, даже вернется.