Somnium breve

Маковский Сергей

«Все тени, тени… Только там, в просвете…»

Все тени, тени… Только там, в просвете полуопущенных оконных штор, ночное небо, светя и не светя, ночное небо — на меня в упор. Что это — смерть? В сиянии застывшем провидит сердце гробовую тьму, невечное становится небывшим, ни цели, ни предела ничему… И вдруг, придушен хлынувшей тоскою, почувствуешь — о, Господи, прости! — такое одиночество, такое, которого нельзя перенести.

«Мелодии

полузабытой…»

Л.Е. Румановой

Мелодии полузабытой глухие звуки, в час ночной, пробормотал рояль разбитый моей соседки за стеной. Не в первый раз она играла, но не прислушивался я, — а нынче, вспомнив, замирала и плакала душа моя… Дымится озеро лесное, вечерняя сереет мга, и пахнут вереском и хвоей извилистые берега. С тобой, далекая царевна моих младенческих стихов, встречаемся мы ежедневно на валунах, у берегов. Мы рады северному лету, прохладе, соснам, тишине… И запоешь ты песню — эту, тебя напомнившую мне.

«Я вернулся в отчий дом…»

Я вернулся в отчий дом, о далеком не жалея, — стынет под косым дождем вырубленная аллея. Жду, переступив порог, не узнать сеней знакомых: продырявлен потолок, пахнет затхалью в хоромах. В комнату к себе, скорей! Жалобно скрипят ступени, притаилась у дверей жуть постылых привидений. Точно пугала, кресты труб чугунных — в окна, с крыши… Ни души. Из темноты — писк голодной мыши.

Кума («Как быть с тобой, убогая кликуша?..»)

П. Ставрову

Как быть с тобой, убогая кликуша? Все маешься и голосишь больней, час от часу взывают вопли глуше из темноты и нищеты твоей. И то сказать, под кровлею дырявой тесна, грязна постылая изба, и ключ от двери со скобою ржавой кривой куме подкинула судьба… Брось, старая! Сиротскую награду и ждать уж недолго. Кума придет, обмоет, обрядит, зажжет лампаду и в дверь на волю, не спросясь, толкнет.

«Ты приходишь усталой тенью…»

Ты приходишь усталой тенью, посылает тебя могила, — отдана моему томленью, застываешь в дверях уныло. Ты бледнее теперь намного, и в глазах синева тумана, у пробора над бровью строгой запеклась небольшая рана. Ничего у меня не просишь, за вину не грозишь расплатой, только холод с собой приносишь, как дыханье

страны заклятой.

«Кочует по сводчатым хорам…»

Кочует по сводчатым хорам, качается бронзовый звон. Плывут серомраморным бором стволы полуколонн. Дышу тишиною собора и слушаю колокола. От строгости Божьего взора душа изнемогла. Молюсь о любви чудотворной, не помню ни злобы, ни зла. Веригами вечности черной гремят колокола.

Сизиф («Плыви! Но знай: на берег вожделенный…»)

Плыви! Но знай: на берег вожделенный ладьи твоей не вынесет прибой. Прильнул к скалам, отхлынул — за собой опять умчит ее, щепою пленной. На мертвый подвиг жизнь обречена. Смирись, Сизиф! Судьба у всех одна, За пыткой пытку начинай сначала и глыбу в гору громозди устало — чтобы опять к тебе она упала на окровавленные рамена.

«Бывают дни, позвать не смею друга…»

В.Л. Корвину-Пиотровскому

Бывают дни, позвать не смею друга — предстанут мертвыми на зов друзья, и сам не свой, от горького испуга и жалости к себе заплачу я. Бывают дни, заря и та без света, цветы не пахнут и не греет зной. Хочу прильнуть к земле, но нет ответа: глуха земля, возлюбленная мной. Прислушаюсь к волне — волна немеет, коснусь воды, и не бежит река, взглянул на небо — вдруг окаменеет, и глыбами повиснут облака. Ужасен мир недвижно-безглагольный. Остановилось время. Душит страх. О, Боже! Отпусти мне грех невольный, преображающий Твое творенье в прах.

«Мы на тонущем корабле…»

Мы на тонущем корабле, под громами; в ветру, во мгле. Оборвался якорный трос, налетел ураган, унес. Слышим моря и бури зов, волны, волны — как своры псов. Протрубил охотничий рог, гонит зверя в проклятый лог, — рулевому верь иль не верь, не уйдет затравленный зверь. Смерть — на тонущем корабле. Приплывем, да к мертвой земле.

«Судить не нам, когда — как Божий суд…»

Судить не нам, когда — как Божий суд — решает брань судьбу народов грешных, и демоны войны в набаты бьют среди громов и воплей безутешных. Как примирить Закон и эти тьмы замученных неискупимой мукой? И кто палач, кто жертва? Разве мы — все круговой не связаны порукой? В ответе каждый. Но за что ответ — кровавый рок обид и распрей кровных? Повинны все, невиноватых нет. И нет виновных.