Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I — XL.

Цао Сюэцинь

Мнимый блеск запоздалого расцвета [106]

Желая в зеркале найти Чувств милосердных свойства, За добродетель выдал ты Заслуги и геройство. Но скоротечен сей расцвет, — Поможет ли притворство? Халат ночной и в спальне штор Игривый шелк у ложа, Жемчужный головной убор, Сановный на плаще узор, — Перед судьбой все это вздор, Игра с судьбою — тоже!.. Не зря твердят: на склоне дней Нужда неотвратима. Но есть наследство для детей: Величье рода, имя. Шнуры на шелке, лент извив, — Ты горд, избранник знати, И

на твоей груди горит Груз золотой печати! [107] Надменен, важен, словно маг, И вознесен высоко, — Но час закатный — это мрак У Желтого Истока… Героев прежних лет, вельмож Как чтут сыны и внуки? Прискорбно: предков имена Для них пустые звуки!

106

Мнимый блеск запоздалого расцвета. — Стихотворение говорит о том, что слишком поздно судьба принесет Ли Вань удачу.

107

…Груз золотой печати… — то есть знак императорского благорасположения.

Так кончаются земные радости [108]

У расписных, цветистых балок весна себя испепелила. И стала мусором душистым листва, опавшая кругом. Коль воле неба отдалась и необузданно любила, Коль к проплывающей луне свой лик безвольно обратила, — В том и найди первопричину поступков, погубивших дом! Ты сколько б ни винила Цзина, что клана уничтожил нить, Ты сколько б ни костила Нина, семью посмевшего сгубить, — Виновны все, с душою чистой не умудренные любить!

108

Так кончаются земные радости. — Речь идет о Цинь Кэцин.

У птиц убежище в лесу…

Чиновнику — коль деловит, — в присутствии — хвала, Но дома, в собственной семье, худы порой дела. И так бывает: был богат, а после бедным стал, Коль драгоценный он металл по ветру размотал… Он, милосердный, за других привык душой радеть, А сам от жизни так устал, что ждет, как благо, смерть. А этот не имеет чувств, он холоден, как лед, Но за обиды и к нему возмездие придет. Не верь безрадостной судьбе, Судьба еще воздаст тебе, Пусть тот, кто слезы льет и льет, Их выплачет — и все пройдет! Стать жертвой злобы и обид обидчику дано, Зря разлученным вновь сойтись судьбой предрешено! Причина в прошлой жизни есть тому, что краток век, Удачливый, всегда богат под старость человек. К Вратам Нирваны тот стремит свой дух, кто просветлен, А тот, кто во грехе погряз, себя теряет он… А птицам, если пищи нет, осталось в лес лететь. Земля — без края, но скудна и худосочна твердь! [109]

109

…скудна и худосочна твердь… — Эта фраза — итог стихотворного цикла: судьбы двенадцати обитательниц красного терема (Баочай, Дайюй, Инчунь, Кэцин, Ли Вань, Мяоюй, Сянъюнь, Сичунь, Таньчунь, Фэнцзе, Цяоцзе, Юаньчунь) окажутся трагичными; большая феодальная семья в будущем распадется, «птицы» разлетятся в разные стороны; по разумению автора, в несправедливом обществе им не найти твердой почвы для счастливой жизни.

Девы пели арию за арией, но Баоюй оставался равнодушным. Тогда Цзинхуань со вздохом произнесла:

— Заблудший юноша, ты так ничего и не понял!

Голова у Баоюя кружилась, словно у пьяного, он сделал знак девушкам прекратить пение и попросил отвести его спать.

Цзинхуань велела прислужницам убрать со стола и повела Баоюя в девичьи покои. Здесь повсюду были

расставлены редкостные вещи, каких на земле не увидишь. Но больше всего поразила Баоюя молодая прелестная дева, ростом и внешностью она напоминала Баочай, а стройностью и грацией Дайюй.

Баоюй совсем растерялся, не понимая, что с ним происходит, но тут Цзинхуань вдруг сказала:

— Сколько бы ни было в бренном мире благородных семей, ветер и луна в зеленом окне [110] , солнечный луч на заре в девичьих покоях [111] втоптаны в грязь знатными молодыми повесами и гулящими девками. И уж совсем возмутительно то, что с древнейших времен легкомысленные бездельники твердят, будто сладострастие не распутство, а страсть — не прелюбодеяние. Все это пустые слова, за ними скрываются зло и подлость. Ведь сладострастие — уже само по себе распутство, а удовлетворение страсти — распутство вдвойне. Любовное влечение — вот источник и встреч на горе Ушань [112] , и игры в «тучку и дождик». Я люблю тебя потому, что ты с древнейших времен и поныне был и остаешься первым распутником во всей Поднебесной!

110

…ветер и луна в зеленом окне — образное выражение, означающее любовь девушки из бедной семьи.

111

Солнечный луч на заре в девичьих покоях — образное выражение, означающее любовь девушки из знатной семьи.

112

Ушань — гора в провинции Сычуань. Как гласит одно из преданий, правитель княжества Чу, охотясь в горах, утомился и уснул. Ему приснилась фея, которая назначила ему свидание на горе Ушань, куда она являлась утром в виде облака, а вечером в виде дождя. Отсюда происходит выражение «чувство облака и дождя», что означает — «познать радости любви».

— Божественная дева, — поспешил возразить испуганный Баоюй, — вы ошибаетесь! Я ленив в учении, потому отец и мать строго наставляют меня, но какой же я распутник? Я еще слишком юн для этого и даже не знаю толком, что значит «распутство»!

— Нет, это ты ошибаешься! — продолжала Цзинхуань. — Распутство есть распутство, как бы ни толковали это слово. Забавляться пением и танцами, увлекаться игрой в «тучку и дождик» и гневаться оттого, что нельзя насладиться любовью всех красавиц Поднебесной, — распутство. Но такие распутники подобны червям, жаждущим плотских наслаждений. У тебя же склонность к безрассудным увлечениям, «мысленному распутству». Объяснить смысл этих слов невозможно, их надо понять сердцем, почувствовать душой. Именно в тебе сосредоточено все то, что скрыто в этих двух словах. Ты можешь быть добрым другом в девичьих покоях, но на жизненном пути тебе не избежать лжи и заблуждений, насмешек, стоустой клеветы и гневных взглядов десятков тысяч глаз. Ныне я встретила твоих дедов — Нинго-гуна и Жунго-гуна, они меня умоляли помочь тебе вступить на праведный путь, и я не допущу, чтобы, побывав в моих покоях, ты снова погряз в мирской скверне. Затем я и напоила тебя прекрасным вином и чаем бессмертия, предостерегла от ошибок волшебными песнями, а сейчас привела сюда, чтобы в счастливый час ты сочетался с одной из моих младших сестер, имя ее Цзяньмэй, а прозвище — Кэцин. Знай, в мире бессмертных все в точности так, как в мире смертных. Но ты должен понять сущность скрытых в себе страстей, постигнуть учение Кун-цзы и Мэн-цзы, готовить себя к тому, чтобы в будущем стать достойным продолжателем дела предков.

Она объяснила Баоюю, что такое «тучка и дождик», втолкнула в комнату, закрыла дверь и ушла.

Баоюй, словно в полусне, следуя наставлениям Цзинхуань, совершил то, что в подобных обстоятельствах совершают юноши и девушки. Но подробно об этом мы рассказывать не будем.

До самого утра Баоюй ласкал Кэцин и никак не мог с нею расстаться. Потом они, взявшись за руки, пошли гулять и попали в густые заросли терновника, где бродили волки и тигры. Вдруг путь им преградила река. Моста не было.

Баоюй остановился в нерешительности и вдруг заметил Цзинхуань.

— Возвращайся быстрее! — сказала она.

— Куда я попал? — застыв на месте, спросил Баоюй.

— Это — брод Заблуждений, — ответила Цзинхуань. — Глубина в нем десять тысяч чжанов, а ширина — тысяча ли. Через него не переправишься ни в какой лодке, только на плоту, которым правит Деревянный кумир, а толкает шестом Служитель пепла. Они не берут в награду ни золота, ни серебра и перевозят только тех, кому уготована счастливая судьба. Ты забрел сюда случайно и, если утонешь, значит, пренебрег моими наставлениями.

Не успела она договорить, как раздался оглушительный грохот — будто грянул гром, толпа демонов и якш-оборотней подхватила Баоюя и увлекла за собой. Весь в поту, Баоюй в ужасе закричал:

— Кэцин, спаси меня!

Перепуганная Сижэнь и остальные служанки бросились к нему с возгласами:

— Баоюй, не бойся — мы здесь!

В это время госпожа Цинь как раз пришла напомнить служанкам, чтобы не давали кошкам разбудить Баоюя. Услышав, что Баоюй зовет ее во сне, она удивилась:

«Ведь моего детского имени здесь никто не знает! Каким же образом оно стало известно Баоюю?»

Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава шестая

Цзя Баоюй познает чувства «тучки и дождика»;

старуха Лю впервые является во дворец Жунго

Госпожой Цинь овладела безотчетная грусть, когда Баоюй произнес во сне ее детское имя, но она не стала ни о чем спрашивать юношу.

Баоюя долго не покидало чувство, будто он что-то потерял, но мало-помалу он пришел в себя и стал оправлять одежду. Сижэнь помогала ему завязывать пояс, когда вдруг коснулась чего-то липкого у его бедра и невольно отдернула руку.