Сон великого хана. Последние дни Перми Великой
Шрифт:
– - Что с ним? Оживет ли он?
– - с участием спросил Киприан, наклонясь над лицом раненого.
– - Бог милостив, владыка святой, -- отвечал Матвей.
– - Голова до крови проломлена, и плечо вывихнуто было, но перевязал я раны его и плечо поправил. А потом на раны пластырь наложу. Все как рукой снимет.
Митрополит кивнул головой.
– - Добро, добро. А скоро ль очнется он?
– - Кажись, скоро... Да вон уж открывает он глаза, смотрит... сказать что-то хочет...
Страдалец действительно очнулся. Веки его глаз затрепетали и поднялись; во взгляде
– - Выйдите... выйдите все. Скажу я слово великое владыке милостивому. Благоизволь выслушать, владыка сердобольный.
Митрополит махнул рукою, и все вышли. Тогда Федор взглядом подозвал к себе Киприана, и когда тот наклонился к нему, он заговорил слабым голосом:
– - Прости меня, недостойного, владыка. Утруждаю я слух твой. Но беда грозит земле Русской... Туча грозная из-за Волги-реки поднимается! Из-за каменных гор, из-за синих морей восстает на весь род людской страшный воитель! И воюет он не только царства христианские, но и татар, и турков не щадит... Никто не ждет его на Руси, а он, как снег на голову, нагрянет!.. Не гневайся на меня, владыка, я правду скажу: на Руси святой стон стоит от утеснений княжеских, от всяких прижимок боярских да от поборов алчных сборщиков! Не татарские баскаки ныне дань сбирают, а русским людям не легче!.. Дерзнул я, немощный, сказать слово сердечное, не криводушное князю великому, а он меня наземь повергнул! Не любит он по-христиански жить... да Бог ему Судья! Не питаю я обиды на него...
– - Так это князь великий обидел тебя?
– - воскликнул Киприан, пораженный услышанным от юродивого.
– - И как у него поднялась рука на человека убогого?!
– - Бог ему Судья, владыка, -- повторил торжичанин, говоря все тише и слабее.
– - Да Русь православную мне жаль: гибнет она, родимая, гибнет! Князь великий бражничает под праздник Господень... а враг наступает! Молись, владыка, Царице Небесной, всегдашней Заступнице нашей... Дохожа твоя молитва до неба. Молись... молись! Страшный воитель идет из-за гор каменных...
Юродивый не договорил и смолк. Слабость овладела им, свет выкатился из очей -- и он лишился чувств...
– - Чудны дела твои, Господи!
– - шептал владыка, выходя из странноприимницы, где оставался Федор-торжичанин под присмотром инока Матвея.
– - Устами убогого человека открываешь Ты будущее! Да, погрязли мы в грехах. Молиться, молиться нам надо. Но какой же воитель грядет? Не хан же Тохтамыш Кипчакский? С ним в дружбе великий князь состоит. Ужли Тимур Чагатайский? Слыхать, у него воинство несметное и за тридесятью землями он живет. Неужли он ополчается?..
Киприан не успел дойти до церкви Рождества Богородицы, где он хотел отстоять всенощное бдение, как из Кремля во весь дух примчалась крытая повозка-каптана, и сопровождавший ее дьяк объявил, что "владыку милостивого" немедля же просят пожаловать во дворец.
Киприан сел и поехал.
IV
Немного времени спустя после того, как взбешенный
– - Татары, татары валят!
– - заговорили кругом, когда всадники втянулись в узкие улицы города.
– - И чего они торопятся так? Ишь, как гонят лошадей, плетками машут, галдят! Точно на пожар, право!.. Да это посол ханский, никак?
– - Какой посол!
– - возражали другие, более знакомые с видом и дорожными обычаями монголов.
– - Это не посол, а гонец какой-то с товарищами. Послы не так ездят, с послами много людей наезжает. А тут только шестеро татар: двое-то, видишь ты, русские...
– - А для чего это русские-то люди с татарвой сошлись?
– - недоумевали некоторые, не понимая возможности объединения неверных с православными.
– - А для того и сошлись, что надо так. Это, полагать надо, рязанцы. А Рязань с Ордою дружит. Вот князь-то рязанский и дал их в проводники татарве поганой. Рязанцы завсегда татар до Москвы провожают...
Всадники неслись по улицам, и народ с любопытством глядел им вслед, строя догадки: откуда и зачем наехали татары, сопровождаемые двумя русскими?..
Вид татар, проскакавших, должно быть, не одну сотню верст без отдыха, был довольно жалок. Халаты на них протерлись и продрались во многих местах, шаровары на коленках дали трещины, откуда выглядывало грязно-бурое татарское тело. Лица татар, смуглые, скуластые, с узкими, косоразрезанными глазами и реденькими волосками на нижней губе вместо бороды, выражали полное изнеможение, но они еще, видимо, бодрились и лихо посвистывали на лошадей. Спутники их, рязанцы, были в обычном воинском наряде и имели менее изнуренный вид, хотя и на них отразилась утомительная дорога от рязанских пределов до московского стольного града...
Немного не доезжая до Кремля, рязанцы осадили коней. Остановились и татары. Рязанцы обернулись к ним и спросили ехавшего впереди татарина:
– - Куда ж пристать нам, князь Ашарга?
– - В Кремля! В Кремля!
– - замахал тот руками, говоря на ломаном русском языке.
– - Я грамотка ханской везет!.. Я ярлык везет!.. Я гонец хана!..
– - Ну, так и поедем "в Кремля", только какова-то встреча будет!..
– - усмехнулся один из рязанцев и пустил своего коня к ближайшим кремлевским воротам, гостеприимно открытым настежь. Остальные последовали за ним.
– - Стой! Куда?
– - закричали охранявшие ворота московские воины, решительно загораживая дорогу.
– - Что надо?
– - Я -- гонец хана Тохтамыша!
– - ткнул себя в грудь князь Ашарга, важно подбочениваясь в седле.
– - Я ярлык ханская везет до князя Василия! Прочь с дороги!..
– - Это посланец хана Тохтамыша Ордынского, князь Ашарга, -- пояснили рязанцы, сурово поглядывая на москвитян.
– - Он грамотку ханскую привез, сиречь цидулку князю вашему... Проведите нас во двор княжий.