Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы
Шрифт:
Мне сделалось неловко, и я хотел было уже, испортив Дормидонту весь спектакль, протянуть свою карточку, как девушка неожиданно изъявила согласие на кота. Кьеркегор не подкачал, бросившись с шипением на дверцу переноски. «Сторожевой», — уважительно добавил Дормидонт. Шлагбаум пополз вверх.
— Ну и зачем? — спросил я, когда будка осталась позади. — У тебя что, денег не было с собой?
— При чем тут деньги? Мы, как солнечные зайчики, проплясали в угрюмой темнице ее жизни, на секунду озарив ее своим сиянием. Неужели это хуже двухсот рублей, да и то не ее собственных, а непонятно чьих? Не удивлюсь, если она еще внукам будет рассказывать об этом, как о самом романтическом приключении за всю свою незамысловатую биографию.
С Дормидонтом всегда
Я читал, что отправляясь за кладом в ночь на Ивана Купалу, когда — единственный раз в году — цветет папоротник, надо быть одетым каким-то особенным образом, избегая того-то и того-то: обидчивые злые духи, охранявшие сокровища, были строги в рассуждении дресс-кода. Вероятно, Дормидонт счел обычный навигатор неподходящим инструментом в нашем деле, так что нужный дом был отмечен по старинке — карандашным крестиком. Дело осложнялось тем, что карта была старая, так что окружающая действительность довольно сильно по сравнению с ней переменилась: впрочем, думаю, новых уже давно за ненадобностью не выпускают.
Забавно, что приметы, казавшиеся незыблемыми, уцелели, а, наоборот, шибавшие своей эфемерностью, пережили владевшие нами бури как ни в чем не бывало. Так, лес, представлявшийся по карте дремучим, прорезала асфальтовая дорога, ведущая, судя по указателю, к каким-то коттеджным поселкам, магазин же потребкооперации, который давно должен был сгинуть под напором перекресточков, или как там называются эти повсюду возникшие аляповатые ангары, не просто остался на месте, но, казалось, и процветал. Мы остановились рядом с ним, чтобы провести, как выразился мой спутник, небольшую рекогносцировку. Нужная нам улица Красного Курсанта, как выяснилось, никуда не делась (очевидно, бедолага как зарделся от смущения где-то в тридцатых, так до сих пор и не охолонул), а добраться до нее было проще простого: нужно было только держаться после бывшей бани поправее и не пропустить левый поворот сразу за колонкой. Миловидная продавщица, снабдившая нас этими сведениями, не могла отвести глаз от Дормидонта, который даже не счел нужным толком распустить перед ней хвост: копил, небось, магнетическую энергию в ожидании рандеву с владельцем заветного гроба.
— А что мы будем делать с гробом, если отыщем? — спросил я, когда мы стояли рядом с машиной, допивая купленную в магазине газировку. (Об инструментах, кстати сказать, было забыто, но я не стал напоминать.)
— То есть как что? Сдавать художникам на время. Полежал в гробу гения, встал обновленным, сразу хвать кисть и к станку, то есть к мольберту. Сто долларов в час, за ночь скидки.
Я опять задумался о силе Дормидонтова убеждения. Или это я был таким внушаемым? И коммерческая идея эта была так себе, да и сама затея, честно говоря, теперь при свете утра и на фоне деревенского пейзажа казалась глуповатой. Но у меня и мысли не было поспорить, опровергнуть или отказаться. (И я заранее знал, что если бы я, разбуженный звонком, выбранил бы его за беспокойство, повернулся на другой бок и заснул, то никогда
Дом стоял слегка на отшибе, как будто выстроивший его человек хотел держаться подальше от общества, но при этом отчасти робел опасностей, исходящих из леса, так что остановился примерно посередине, так иногда толковый скульптор запечатлевает легкий порыв, секундное движение. Был он коренаст, замшел, бревенчат. («Это хорошо, не перестраивали», — нервно прошептал Дормидонт.) Ни звонка, ни колокольчика по деревенскому обычаю не имелось, так что мы, нащупав щеколду, вошли без разрешения. Из нелепой грубо окрашенной будки, напоминавшей кукольный домик, вылезла, гремя цепью, огромная грязно-белая собачища и вопросительно гавкнула. Мысленно соотнеся длину цепи с траекторией дорожки, мы аккуратно двинулись вперед. Собака гавкнула поувереннее. Дверь дома открылась и на крыльцо вышла молодая женщина невероятной, ослепительной красоты.
Имея в обыденной жизни дело с сущностями более или менее вещественными, я всегда втайне завидовал тем, кто умеет запечатлевать неописуемое — например, музыкальным обозревателям или ресторанным критикам. «Напористое, страстное адажио» или «исчезающие нотки кайенского перца» для меня — пустой звук: даже любя музыку, не говоря уже про жаркое, я никак, даже, как писали в старину, весь обратившись в слух, не отличу страстного адажио от бесстрастного. Так и тут: мне бы хотелось передать всю необыкновенность внешности, гармоничность образа, женственность черт, но мне банальным образом не хватает слов. Если я скажу, что она была среднего роста, с длинными светлыми волосами и правильными русскими чертами лица, вы ответите, что таких — каждая десятая на улице и крыть мне будет нечем. Она стояла и с полуулыбкой смотрела на нас, пока мы, поглядывая на собаку, подходили к крыльцу.
— У нас с собой кот редкой породы, и пока мы будем с вами разговаривать, он может замерзнуть в машине. Можно мы его захватим с собой? — Дормидонт решил пойти с уже показавшей себя карты.
— А почему вы решили, что я буду с вами долго разговаривать? — резонно спросила она. Голос у нее был под стать облику.
— Нам нужно изложить свое предложение, а это потребует времени.
— Я ничего не покупаю.
— А мы ничего не продаем. Но пока вы упрямитесь, в автомобиле страдает бедное больное животное.
— Хорошо, приносите свое животное.
Естественно, он послал за клеткой меня. Пока я разбирался с кнопками на брелоке, вытаскивал опять взбодрившегося Кьеркегора, обратно запирал машину и по широкой дуге обходил воодушевившуюся псину, Дормидонт успел не только проникнуть в дом (сбросив, впрочем, свои щегольские ботинки удивительно маленького размера), но и обзавестись кружкой с чем-то дымящимся. Я застал уже середину разговора: хозяйка рассказывала, что не так давно получила этот дом в наследство (я навострил уши) от дальних родственников, о существовании которых даже не подозревала. Когда ее разыскал адвокат и сообщил, что завещание от неизвестного ей лица оформлено в ее пользу, она сперва не поверила ему и заподозрила неладное, но потом, внимательно все изучив, убедилась, что все в порядке. Собственно, замялась она, и нас-то так легко пропустили в дом именно после той истории — не то чтобы ожидалось еще наследство, но мало ли. Человек, один раз выигравший в лотерею, покупает потом билетики просто по инерции.
— Да, именно что-то вроде наследства, — успел вставить Дормидонт, но она, вероятно, отвыкнув от человеческого общества, продолжала. Приехала она сюда, чтобы осмотреть дом и попробовать сразу его продать, но он ей неожиданно понравился. Да и в жизни у нее, кстати, сейчас такой период…
— Хотите чаю? — обратилась она ко мне, и я опять ощутил что-то вроде сердечного перебоя, как бывает у некоторых особенно чувствительных людей при взгляде на нечто совершенное. Я кивнул и получил из ее рук (с безупречным маникюром — я обращаю внимание на такие вещи) чашку с необычным рисунком.