Соперник Цезаря
Шрифт:
Та поднялась, фыркнула, давая понять, что хозяин с ней не слишком вежлив, и вышла из перистиля, покачивая бедрами.
Клодий повернулся к супруге.
— Дорогая, я решил последовать твоему совету, но неудачно.
— Да, знаю, что ты не смог завалить этого толстого борова!
— Я заваливаю только молоденьких красоток, мужчины возраста Помпея меня совершенно не интересуют. А ты, милашка, гораздо лучше смотришься в постели, чем на форуме. Или хочешь напялить тогу?
Лицо Фульвии исказилось:
— Да как ты смеешь… Да я… — Она стиснула кулачки.
— Знаешь, о чем я подумал, Фульвиола?
— Разве ты умеешь думать?!
— Иногда!
— За что? — уже притворно нахмурила брови Фульвия, ожидая какой-нибудь пикантной выходки.
— Да за то, что мы предадимся Венериным удовольствиям прямо здесь, в перистиле. И нас могут увидеть.
И Клодий расхохотался.
Картина XVI. Ссора с Цезарем
С того дня, как Полибий напал на Помпея, Великий не выходит из дома и не бывает в сенате. Впрочем, сенаторы не особо обременены делами. Единственное, чем они хотят заняться, — это возвращением Цицерона. Но я не позволяю. Так что сенаторы отдыхают.
По Великому я нанес еще один удар — отбил у него царевича Тиграна. Мои люди устроили засаду на Аппиевой дороге, когда царевича перевозили на загородную виллу, и напали на охранников. Эти дурни из охраны решили дать отпор, завязалась драка, один римский всадник получил удар кинжала в живот. К сожалению — или к радости — убитый оказался другом Помпея. Зато теперь царевич — мой. Тигран плясал от радости и за свободу обещал заплатить кругленькую сумму. Великий в бешенстве. Но по-прежнему боится выйти из дома.
Выборы прошли удачно — коллегии оказались на высоте. Выбраны те, кого поддерживали мои люди. Я сумел пропихнуть в преторы своего брата Аппия. Вот только среди народных трибунов оказалось слишком много сторонников Цицерона. Контролировать избрание десяти человек практически невозможно. Меня беспокоит новый народный трибун Тит Анний Милон. Он такой же мерзавец, как и я. Возможно, даже больший.
Вчера я обвинил Великого, что его ветераны препятствуют подвозу хлеба в Рим. Народ был в ярости, сбежался к дому Помпея, все с факелами.
Бедная Юлия, наверное, смертельно перепугалась.
17 ноября 58 года до н. э
I
Клодий расхаживал по таблину взад и вперед. Он так и кипел. Разумеется, он что-то такое подозревал. Да, подозревал. Но от этого не легче. И вот он получил письмо!
«Помпей прав, — писал Цезарь, — снабжением Города хлебом должен заниматься Помпей, а не ты. Великий лучше справится».
Лучше справится? Он уже все провалил. Сорвал заранее разработанный план. Продовольствием никто всерьез не занимается, цены на хлеб бешено растут. Что ни день — то новое повышение. Толпы клиентов уже не помещаются в атрии по утрам. И нельзя выгнать этих несчастных, каждому надо хоть что-то дать. Деньги, проклятые деньги. Ассы, сестерции, денарии, и как можно больше. И вдруг Цезарь из Галлии:
«Нельзя расходовать на хлеб деньги из тех, что привез Помпей с Востока. Они нужны на покупку земли для его ветеранов».
О да, награды солдатам — о них нельзя забывать! А забывать о своих обещаниях можно?
С каждым днем хлеб дорожает. Проклятые торговцы! Они будто взбесились. Стая волков! Почуяли, что можно нажиться, и тут же принялись поднимать
Клодий уселся за стол и достал из футляра папирусный свиток — копию списка получателей хлеба — и велел позвать Гая Клодия. Своему клиенту народный трибун предоставил теплое местечко составителя списков неимущих. И народное собрание Гая Клодия на эту должность утвердило. Клиент как раз явился, и Этруск тут же с хитрой ухмылкой сообщил хозяину, что Гай пришел в толстой пушистой тоге с начесом, и на левой руке у клиента золотой браслет. Не медный, не серебро с позолотой, а именно золото, у Этруска на такие вещи глаз наметан. Гая позвали. Клиент явился, на ходу утирая ладонью рот; на новенькой тоге из пушистой шерсти темно-бордовое пятно — пил неразбавленный фалерн, жулик.
— Послушай, ты знаешь, кто это такие — Марк Аттий Грил, Марк Аттий Грек, Марк Аттий Пульпа… Что за дурацкие имена? Где ты нашел целый выводок бедных Аттиев?
— Вольноотпущенники булочника, — не моргнув, отвечал Гай. — Еще в январе получили свободу. Все по закону. Сам претор коснулся их своей палочкой, так что они теперь полностью свободные.
Клодий стал далее разворачивать свиток. Гай безмятежно наблюдал за патроном. Казалось, он не чувствовал за собой никакой вины.
— А эти? — ткнул пальцем в новое имя Клодий. — Серапион и Тимофей откуда взялись? Тоже вольноотпущенники?
— Ага. Из стекольной мастерской.
— Стекольщики! — взревел патрон. — Да знаешь ли ты, пустоголовый, сколько сестерциев платят за такой вот стеклянный бокал?! — Клодий вскочил и схватил со стола бокал зеленого стекла, украшенный узором из слезинок. — Да как ты смел вставить эти имена в список!
— Они клянутся, что хозяин им ничего не платит! Они с голоду помирали.
— Ты под суд пойдешь.
— Неужто ты мне грозишь судом, ты, патрон, мне — клиенту? С каких это пор мы можем друг против друга давать показания в суде? И вообще, патрону на клиента нападать — последнее дело, — с обидой в голосе проговорил Гай.
От такой наглости Клодий опешил:
— Гай, ты что, не знаешь, что в Городе голод?
— Знаю. Так это во всем Помпей виноват. Специально не дает подвозить хлеб и велит торговцам придерживать на складах зерно, чтобы ему отдали хлебные дела на пять лет. В сенате об этом только и говорят.
Надо же! Этот наглец рассказывает Клодию, о чем говорят в сенате.
— Нет, это ты, прохвост, виноват! Я тебе доверил списки составлять…
— Так что ж мне было делать? Не брать денег, когда за пазуху люди сами совали?
— Тебе не люди совали, а проходимцы, хозяева мастерских да лавок. Чтобы рабов не кормить, их на волю отпустили, а теперь чужих работников обязана кормить Республика.
— Ну да, — согласился Гай. — Они твое имя благословляют. Свободу полную получили, а кормежка даровая, как в рабском состоянии.
— И хозяева им наверняка приплачивают, — добавил Клодий ехидно.
— Я бы проверять не стал.
Клодий отшвырнул свиток. Папирус хрустнул, ломаясь в нескольких местах.
— В следующем году мой брат Аппий вступит в должность претора. Первым делом он обвинит тебя в стремлении к царской власти.