Сопка голубого сна
Шрифт:
180—200 человек повстанцев, размещенных по крестьянским избам, целыми днями учили строиться по-фронтовому, маршировать в колонне, а не умеющих стрелять — попадать в цель из охотничьих ружей — их у нас было несколько десятков. Часть отряда была вооружена косами, у остальных были только черенки, к которым два кузнеца день и ночь прилаживали косы, закрепляя их железными прутьями. Конников тоже было человек 30 или 40. Штаб помещался в доме лесника Вильконевского, недалеко от деревни.
Меня поначалу зачислили в конницу и дали лошадь, добытую у казаков, добрейшее животное, но уже в летах. Поскольку я хорошо держался в седле, то вахмистр Войно часто брал меня вместе
Людей прибывало каждые сутки человек по десять, а то и больше. Почти все без оружия. У меня был дробовик дяди Яна. Некоторые приносили старые дуэльные пистолеты, ржавые сабли, кинжалы с красивой инкрустацией, редко у кого имелся боевой пистолет или охотничье ружье. Но зато юношеского задора и решимости отдать жизнь за свободу родины было хоть отбавляй.
Сложнее всего обстояло дело с патронами; их доставляли много и разного калибра, но трудно было подобрать для всех видов оружия. Маленькие патроны велели заворачивать в бумагу, большие пули уменьшать, обтесывая топором. Но наc все время заверяли, что вот-вот прибудут ружья и боеприпасы из-за границы.
В первый бой нас повели ночью, только тех, разумеется, у кого было хоть какое-то оружие. На рассвете мы заняли позиции на опушке леса с двух сторон. Услышали стрельбу за деревней. Это москали начали стрелять по нашей коннице, выехавшей на поле на левом фланге. Но вскоре перестали и попрятались между изб. Нас тоже вывели на поле. Я видел, как солдат, перелезавший через забор на краю деревни, упал, сраженный нашей пулей, а его винтовка свалилась на нашу сторону забора. Я кинулся и принес винтовку. Наш унтер, Артур Тушевский (литератор, поэт из Варшавы), обругал меня за это, но офицер, Петр Лиллинг, одернул его и сказал, что я молодец. Потом мы узнали, что деревня называется Пшетич, что небольшая русская часть, двигавшаяся со стороны Вышкова, наскочила на отряд Замечена и понесла большие потери, но полностью ее разгромить не удалось, потому что нашему командиру сообщили слишком поздно и мы опоздали. Русские узнали, что мы движемся навстречу, и отступили к Вышкову. А мы вместе с отрядом Замечена вернулись в лагерь. Тут я впервые увидел раненых.
Через некоторое время мы вышли из лесов и уже целым соединением, около тысячи человек, пошли в открытую, через деревни, в Конин. Туда приехал Зигмунт Падлевский и принял командование, а начальник Плоцкого воеводства Мыстковский остался командиром нашего стрелкового батальона. Помню, мы ночами двигались по направлению к железной дороге где-то между Броком и Чижевом, ночью пересекли шоссе из Острова в Остроленку, растеряв дорогой массу людей, которые засыпали на ходу и падали от усталости. Я тоже спал, падал, просыпался и шел дальше.
Наконец мы вышли к железной дороге. Заняли позицию, долго ждали, но ожидаемый поезд все не прибывал. Оказалось, что русских предупредили и они в Чижеве ждут нашей атаки. Тогда мы пошли по направлению к Остроленке-Ломже. Там на паромах переправились через Нарев и пошли к Мышинецу, куда через прусскую границу нам должны были доставить из Бельгии оружие в боеприпасы.
Я не запомнил названий деревень, по которым мы шли, помню только, что в одной из них меня произвели в левофланговые унтеры и вменили в обязанность заниматься
После однодневного привала в Мышинеце и небольшой стычки с пограничниками в Домброве у нас на третий день был бой с превосходящими силами русских. Мы отступили к деревне Суровое, и с той поры неприятель, который был намного сильнее нас, неуклонно следовал за нами по пятам. Нам то и дело приходилось вступать в бой; хотя численность нашего отряда все время росла, ожидаемого вооружения мы так и не получили. Каждый четвертый из нас был вооружен палкой, потому что косы хотя и были, но некогда было их насаживать. Мы даже раздобыли где-то две маленькие пушки, у нас было двести конников, но мы чувствовали, что вражеское кольцо вокруг нас сжимается все больше и больше. На берегу Дзялдовки я всю ночь с отчаянием вслушивался в стук насаживаемых кос.
В последних числах марта или в начале апреля, после одиннадцати неудачных стычек, русские окружили нас у деревни Косомин.
Построив нас, человек 800 — 1000, в лесу, начальник штаба Фриче объявил, что принять бой мы не можем, потому что погибнем все или сразу, или потом в плену. Поэтому решено отряд расформировать, оружие и котлы закопать, разбежаться на все четыре стороны и спасаться маленькими группами с помощью местного населения. Все освобождаются от присяги. Могут вступать в другие отряды, если таковые встретятся. А кто сумеет перебраться через Нарев и услышит о формирующемся отряде Мыстковского, может податься туда. Что касается конницы, то она попытается пробиться с боем.
Капеллан ксендз Ястжембский, бывший викарий в Острове, в приходе, где жили бабушка с дядей, остался со штабом и с конницей. Прощаясь, он дал мне свою шляпу, а себе взял мою конфедератку и показал, куда безопаснее всего идти. Многие плакали, в том числе и офицеры, но Падлевский приказал немедленно разойтись. В направлении, указанном ксендзом Ястжембским, пошли многие, в первой группе нас было четверо: Владислав Морачевский, Адам Попелярчик, Яков Суходольский и я. Выйдя на опушку со стороны большака, мы выглянули из-за кустов можжевельника — видимость была отличная, на несколько километров — и увидели массу войска: казаки, драгуны, пехота и артиллерия — все это валом валило к нашему лесу!
На краю поля мы заметили отводную канаву, прилегающую к нашему кустарнику. Это нас спасло от плена, а может, и от смерти. Мы нырнули туда и по грязи, а местами и по воде, ползли на четвереньках мимо русских частей — только бы подальше! Там, где канава была мелкой, мы залегли и лежали пластом, пока не стих топот ног и лязг вражеского оружия.
Поздно вечером мы подкрались к какому-то имению. Я пошел объясняться с хозяйкой, но та, услышав, кто я и что я не один, пришла в ярость и велела нам немедленно убираться, иначе, мол, она позовет людей и велит нас связать.
Мы вышли в поле, стараясь поскорее отойти от той деревни и прислушиваясь, нет ли за нами погони. Через какое-то время мы услышали блеяние овец и вышли к большой овчарне. Разлаялись собаки, но тут появился овчар, приветливо нас встретил, успокоил собак и устроил ночевать в овчарне на сене.
Утром он принес нам две буханки хлеба, брынзу и кипяченое молоко, у него мы дождались вечера, и, когда стемнело, он отвел нас к своему куму, леснику, который лучше знал окрестности. Тот был уже наслышан о наших делах, накормил нас, рассказал, что и как. Конница наша пробилась, пехота разбежалась кто куда. Но русские этого не знают и продолжают преследовать отряд, стянув войска со всей округи. Поэтому мы можем идти смелее. Он показал, как и куда пробираться.