Сопка голубого сна
Шрифт:
Следуя его совету, мы пришли на следующий день в деревню, где и расстались. Мои спутники направились за Нарев, в Ружаны, а у меня началась лихорадка, и я хотел попасть к родителям, жившим тогда у Дорантов. Не помню фамилии добряка, который приютил меня в избушке в саду, дал чистое белье, потому что я весь обовшивел, напоил лекарством, накормил и посоветовал отдохнуть. Я заснул и проспал до вечера. Тогда меня разбудили, снова дали поесть и за чаем объяснили, как ехать. Тот добряк составил кратчайший и самый безопасный маршрут.
Не знаю, сколько я ехал, но к вечеру добрался до шоссе Пултуск — Насельск, которое надо было пересечь. И тут возница мой, вздрогнув, сказал: «Казаки!» Действительно, все шоссе вдали было забито казаками, двигавшимися в нашу сторону. Возница
— Прыгайте и спрячьтесь у пана Горского, а я поеду дальше, иначе нам обоим несдобровать.
Прыгая, я услышал цоканье копыт по шоссе, зацепил брюками за какой-то гвоздь, раздался треск, я помчался к дому, забежал в сени, тут какая-то барышня схватила меня за рукав: «Скорее за мной в сад, казаки вот-вот нагрянут! Бегите налево, через спаржевые грядки, потом через забор и на гумно, там спрячетесь!»
Я был послушен как ягненок, стрелой прошмыгнул между спаржей и кучами навоза, сиганул через забор, влетел в какой-то сарай, заставленный инвентарем, забился в угол так, что, казалось, найти меня невозможно. И спасся!
Я долго просидел в темноте, наконец слышу, кто-то входит и говорит словно про себя: «Опасность миновала, можно идти в дом». Я вышел из своего закутка и тихонько свистнул, тогда незнакомец подошел ко мне, «барин просят вас зайти», и отвел в усадьбу. Меня любезно встретил мужчина средних лет, светловолосый, полный, с ним был мальчик лет 7—8 и девочка постарше, а в дверях стояла молодая еще женщина, очевидно хозяйка.
— Я видел в окно, как вы прибыли,— сказал хозяин.— Узнал соседских лошадей и ямщика, а по вашему внезапному прыжку с телеги и оленьему бегу к дому догадался об остальном. Поэтому я и поручил спрятать вас поскорее. У нас могли быть крупные неприятности.
Тот ямщик, Войцех, оказался хитрющим мужиком. Как только я спрыгнул, он кинул на переднее сиденье мешок, сам пересел назад, на мое место и, будто не видя казаков, выехал из усадьбы снова на большак. Часть казаков бросилась его догонять, остальные, во главе с офицером, ворвались в дом. Вскоре привели Войцеха. Но сколько ему ни твердили, что он вез кого-то, что в телеге были двое, он упрямо повторял, что барин посылал его по своим делам и что казаки, должно быть, приняли мешок с овсом на переднем сиденье за человека. Даже когда его разок-другой огрели кнутом по спине, он продолжал стоять на своем. Те, что ворвались в дом, тоже ничего не узнали. Слуги говорили, что никого не было, никто не приезжал. Офицер, колеблясь, не произвести ли обыск, обратился к старшему уряднику, тот доложил, что слуги никого чужого не видели. Хозяйка предложила офицеру осмотреть весь дом, но тот отрицательно покачал головой и уехал со своими казаками.
Вот тогда меня и позвали. Я был ужасно смущен, так как, сидя в темноте в сарае, ощупал свои брюки и убедился, что при прыжке с телеги в клочья разорвал их сзади, поэтому на все уговоры гостеприимных хозяев снять пальто и сесть к столу подкрепиться я твердил, что совсем не голоден, что я грязный, что боюсь возвращения казаков. Наконец хозяин решительно велел мне снять пальто. Я ответил, что не могу этого сделать. Тогда он покраснел, схватил меня за руку, потащил по коридору в свой кабинет и запер дверь на ключ. Делать нечего, пришлось все рассказать. Он хохотал до упаду, достал из шкафа свои брюки для верховой езды, я переоделся, кинул свои отрепья в печку, и мы отправились ужинать.
После этого приключения я уже благополучно добрался до дома. Когда я вошел, мать стояла на коленях и молилась перед сном. Увидев меня, она расплакалась от радости и страха. Я рассказал ей всю правду, не мог не рассказать, под пальто ведь на мне была военная форма, кроме того, я то и дело почесывался, так как меня донимали постоянные спутницы партизан, прочно обосновавшиеся в моем белье. После нежных объятий я все с себя скинул, мать вымыла меня в корыте с горячей водой, а все мое барахло мы бросили в еще раскаленную печь «для дезинфекции».
Мы почти до утра проговорили о моих похождениях. Отцу решили
— Увы, ваш отец, пан Нарцисс, в основном был прав,— заметил ксендз Серпинский.— Но прежде всего разрешите поблагодарить вас за рассказ. Вы говорили так просто и образно, что я словно собственными глазами видел эти события. Видел и поражался вашей памяти! Чтобы после сорока с лишним лет так запросто сыпать фамилиями случайно встреченных людей, названиями городишек, деревень, рек... У вас, пан Нарцисс, феноменальная память!
— Это же происходило в молодости, господа, тогда память все впитывает, как губка.
— Все равно. Весь фокус в том, чтобы удержать впитанное сорок лет назад, а это величайшая редкость!
— Я никак не думал, что, рассказав историю одного партизанского отряда, можно объяснить причины поражения всего восстания,— сказал Бронислав.— Вы, пан Нарцисс, говорили, что каждый четвертый приходил в отряд только с рукояткой от косы, потому что нож для нее можно достать в любой деревне, у вас был дробовик дяди Яна, как у большинства партизан, и только у немногих были винтовки. Значит, батальон Мыстковского мог в лучшем случае, под конец, после того как на все рукоятки надели косы, иметь 200 косиньеров, 400 человек, вооруженных двустволками, и 200 — винтовками. И, стало быть, ваш батальон был в четыре раза слабее русского батальона той же численности. Потому что из двустволки можно стрелять с 70—80 шагов, а из винтовки — с 300. Прусская армия, вооруженная игольчатыми ружьями Дрейзе, разгромила австрийцев под Садовой... А эти кошмарные переходы из Конина в Мышинец, когда многие из вас пали от усталости, поход к границе за обещанным оружием из Бельгии! Здесь вас окружили. Но если бы вы даже получили оружие для всего батальона, 800 стволов, хотя я верю, что вы бы одолели противника, в четыре раза превосходящего вас численностью, но свой конец отсрочили бы всего на месяц или на два. Потому что бельгийское ружье тем и отличается, что стреляет только бельгийскими патронами! А сколько патронов для каждого ружья они могли вам дать? Сто, ну, допустим, даже двести — запас на месяц или на два. Кроме того, рассказы о больших поставках оружия из Бельгии или Франции — вообще брехня... Немного оружия можно провезти контрабандой, но чтобы много... Ведь и Австрия и Пруссия были заинтересованы в том, чтобы русские подавили восстание, в противном случае оно могло бы перекинуться и на их земли... Одно восстание могло, действительно, закончиться нашей победой — в ноябре 1831 года. Тогда была большая, хорошо обученная армия, арсеналы, полные оружия, фабрики, ремонтные мастерские, энтузиазм народа, безалаберность противника, но нас разбили в пух и прах, и виной тут не только наша глупость, но и отношение к восстанию части народа, той, что голубых кровей.
— Да, потом уже все было бессмысленно,— согласился Войцеховский.— Как, к примеру, восстание на Байкале.
— Знаете, я сегодня чуть не съездил по морде одного купчишку за то, что он назвал забайкальских повстанцев засранцами. К счастью, меня выручил мой компаньон, Чутких. Это наше, польское дело, чужих оно не касается. Но мы трое, находясь здесь, в Сибири, можем признаться друг другу, что это было безумием. Только отчасти оправданное отчаянием, ностальгией, жаждой бегства. Ведь если б даже эта горстка людей раздобыла оружие и пробилась сквозь кордон царских войск к границе, китайцы бы их все равно передали обратно русским на основании договора о выдаче беглых преступников. Я это знаю точно, жандарм, который вез меня на поселение, рассказывал, что недавно бежала группа каторжников, их преследовали, до границы добралось только восемь человек. Но китайцы их выдали, и все попали на виселицу.