Сопротивляйся мне

Вечная Ольга

— Почему же?

— Потому что нет. И это не обсуждается. Я не хочу, чтобы моя жена неделями жила в Москве без меня. Семья должна быть вместе.

— Но как-то же живут моряки и летчики, — пожимаю плечами.

— Я женюсь не на моряке и не на летчике, — отрезает он. И я опускаю глаза. Владимир добавляет с улыбкой, но не без раздражения: — А с фамилией-то что не так? Это отец тебя попросил?

— Нет, я сама. Мне нравится моя фамилия. Я к ней привыкла.

— Да? А моя, значит, не нравится?

Я молчу.

— Я предупреждал,

что достаточно консервативен. Моя жена будет жить со мной всё время. И носить мою фамилию.

— Поняла.

Повисает пауза.

— Ладно, я пойду. Ты спешишь, — я берусь за ручку двери.

— Не расстраивайся. Ты привыкнешь к фамилии. Про учебу поговорим после свадьбы. В Краснодаре есть прекрасные учебные заведения.

— Мой университет один из лучших технических вузов страны, — повторяю я. — Таких преподавателей больше нигде нет.

— Я учился в Краснодаре и своим образованием доволен.

— Ясно.

Настроение пропадает, причем у нас обоих. Говорить становится не о чем. Через несколько минут его мерседес отъезжает, а я иду домой. Понимая что вырвавшись из-под контроля одного диктатора, попадаю в кабалу к другому.

Глава 18

У Сергея Владимировича, отца Владимира, светлые волосы.

Этот простой факт меня почему-то так поражает, что я постоянно возвращаюсь взглядом к Дымарскому-старшему. Он не блондин, скорее, светло-русый. А вот его жена — моя будущая свекровь — темненькая, с жесткими длинными волосами, убранными в прическу. Красивая женщина, статная. Видно, что не простая. Особенно на контрасте с моей мамой.

Сегодня я, как никогда, ощущаю себя деревенщиной. Наша семья богата, и одежда у нас дорогая, но какая-то будто… не современная. Те же мамины сестры, которых отец презирает и не скрывает своего отношения, выглядят в разы моложе и ярче, чем мама. Хотя по паспорту они старше.

До отъезда в Москву я этого не замечала.

Делаю глоток шампанского и внезапно думаю о том, что хочу другое свадебное платье. Более легкое. Мне душно в жестком корсете. Освободить бы грудь и сделать глубокий вдох-выдох. Фата кажется несуразно длинной, вышивка на ней — излишне причудливой.

Я словно невеста из прошлого века.

И мне стыдно. За себя, свою семью и всю ситуацию в целом.

Стыдно стоять тут посреди зала и слушать поздравления, кожей ощущать любопытные взгляды гостей. Делегация Дымарских прибыла полчаса назад. Никаких выкупов, разумеется, не планировалось. Всё это уже случилось за закрытыми дверями в кабинете моего отца месяц назад. Но меня тогда в известность не поставили.

Владимир улыбнулся мне. Я попыталась улыбнуться в ответ.

Потом меня обняли свекровь со свекром. Любвеобильный дядя Владимира пытался шутить, но я с трудом понимала смысл его фраз и по привычке вежливо улыбалась.

Они все вели себя так, будто

происходящее — не фарс! Я же мечтала об одном — телепортироваться в Москву и пойти на занятия, сесть рядом с Сашей на первую парту и преданно заглядывать в глаза Вайнштейну, запоминая каждое его слово.

Слезы то и дело наворачивались на глаза. Я улыбалась, притворяясь, что рыдаю от счастья, на самом же деле — от бесконечной, иссушающей жалости к себе.

И чем больше все веселились, тем сильнее я их ненавидела. А еще себя. За то, что покоряюсь. Мирюсь с обстоятельствами. Не смею сказать «нет» отцу. Ну почему я такая жалкая?!

К двум часам мы отправляемся в ЗАГС, а я окончательно замыкаюсь в себе. На лице — дежурная маска. Мысленно прокручиваю различные варианты развития событий — как сбегу, выскочив из машины на светофоре. Как скажу в ЗАГСе «нет». И что потом последует.

Увы, но я совершенно несамостоятельна. Квартира в Москве, в которой мы жили с диктатором, принадлежит отцу. Училась я платно. Ни дня в жизни не работала. Мне страшно разозлить отца. Страх перед ним мне внушался с рождения. «Лика, прекрати, иначе скажу отцу», — фраза, от которой меня трясло с раннего детства и до сих пор.

В ЗАГСе Владимир берет мою руку и шепчет на ухо:

— Ты очаровательна. Не бойся, всё будет хорошо.

Он такой же, как мой отец. Бескомпромиссный, властный подонок. Я смотрю на свою маму и вижу себя через двадцать лет. Не имеющую собственного мнения, не способную заработать на кусок хлеба. Отстоять точку зрения.

Я мягко забираю ладонь и смотрю в пол. Вежливо улыбаюсь.

Когда работник ЗАГСа спрашивает, согласна ли я, я очень хочу ответить «нет», но трусливый заяц внутри заставляет произнести «да».

Владимир подходит ближе, поднимает фату, наклоняется и целует меня. Едва касается губами, но затем сразу отшатывается, потому что между нами будто искра проскакивает. В прямом смысле! Обоих ударяет током.

Полагаю, это из-за дурацкой фаты.

— Не больно? — спрашивает он, но ответить я не успеваю, потому что зал взрывается поздравлениями.

В машине Владимир делает попытку взять меня за руку, но нас вновь бьет током. Я мигом отдергиваю ладонь, поморщившись.

— Да что ж такое-то! — усмехается Владимир. — Между нами так и искрит.

— Это статическое электричество. Из-за колоссального количества синтетической ткани, что на меня надето, и сухого воздуха. Физика, ничего личного, — отвечаю я, прижимая руки к животу.

— Чтобы это прекратилось, тебя нужно раздеть? — спрашивает он. В голосе ни намека на флирт. Под его взглядом мне неловко, сердце колотится. Сегодня он меня пугает и раздражает. Я понимаю, что все его ухаживания — это туфта! При любом бунте Владимир меня осадит и укажет на место. И бровью не поведет.

Мне хочется к Тарасу. С ним я чувствую себя на равных. Он извиняется, когда не прав. Он меня уважает.