Соратники Иегу
Шрифт:
Все они казались безмятежно-спокойными, как будто не знали или не придавали никакого значения новости, которая вырвала Моргана из объятий Амели. Между тем, когда трое молодых людей приблизились к ним, послышались возгласы: «Предводитель! Предводитель!» — и все как один поднялись и приветствовали Мортана не с рабской покорностью солдат, встречающих своего командира, а с теплой почтительностью, какую питают умные и сильные люди к тому, кто сильнее и умнее их.
Морган приветливо кивнул, выпрямился и, опередив Монбара, встал среди окружавших его соратников. — Ну что, друзья, —
— Да, предводитель, — раздался голос, — говорят, что полиция первого консула удостоила нас своим вниманием.
— Где же гонец? — продолжал Морган.
— Я здесь! — отозвался молодой человек в форме правительственного курьера, весь в пыли и в забрызганных грязью сапогах.
— Что, у вас депеши?
— Нет, устное донесение.
— Откуда?
— Из личного кабинета министра.
— Значит, новости, достойные доверия?
— Ручаюсь. Это вполне официальные сведения.
— Хорошо иметь повсюду друзей, — как бы про себя заметил Монбар.
— Особенно среди приближенных господина Фуше, — подхватил Морган. — Посмотрим, что это за новости.
— Сказать ли мне вслух или вам одному?
— Я полагаю, они интересуют всех нас, поэтому скажите во всеуслышание.
— Так вот, первый консул затребовал гражданина Фуше к себе в Люксембургский дворец и сделал ему выговор из-за нас.
— Так! Дальше?
— Гражданин Фуше ответил, что мы поразительно ловкие прохвосты и нас очень трудно выследить, а еще труднее схватить, когда нас настигнут. Короче говоря, он превознес нас до небес.
— Это очень любезно с его стороны. Что еще?
— Первый консул объявил, что ему нет дела до всего «того, что мы попросту разбойники, своими грабежами -поддерживающие войну в Вандее, и, когда мы перестанем -пересылать туда деньги, шуанам придет конец.
— Что ж, в этом есть своя логика.
— Он добавил, что Запад следует разить на Юге и на -востоке…
— Как Англию — в Индии.
— И заявил, что предоставляет гражданину Фуше полную свободу действий, готов истратить миллион и уложить пятьсот человек, лишь бы ему заполучить наши головы!
— Ну что ж, Бонапарт знает, у кого их требовать, вопрос лишь в том, согласны ли мы отдать!
— Гражданин Фуше вернулся домой в бешенстве и заявил, что не позже как через неделю во Франции не останется ни одного соратника Иегу!
— Срок невелик!
— В тот же день были отправлены курьеры в Лион, в Макон, в Лон-ле-Сонье, в Безансон и в Женеву: они развезли приказы начальникам гарнизонов сделать все от них зависящее, чтобы покончить с нами. Между прочим, им было велено беспрекословно повиноваться господину Ролану де Монтревелю, адъютанту первого консула, и предоставить в полное его распоряжение столько солдат, сколько бы он ни потребовал.
— Могу к этому добавить, — заявил Морган, — что господин Ролан де Монтревель уже приступил к делу: вчера в буркской тюрьме он совещался с жандармским капитаном.
— А известно, о чем шла речь? — спросил один из присутствующих.
— Черт возьми, о том, чтобы оставить для нас свободные камеры.
— Что же, ты и теперь будешь его охранять? — спросил
— Теперь особенно!
— Ну это уж чересчур! — раздался голос.
— А почему? — властно бросил Морган. — Разве я не имею на то права как рядовой соратник?
— Разумеется, имеешь, — послышались голоса.
— Ну так я воспользуюсь им и как рядовой соратник, и как ваш предводитель.
— А что, если в схватке его заденет шальная пуля?.. — спросил кто-то.
— Тогда я уже не настаиваю на своем праве, не отдаю приказания, а обращаюсь к вам с просьбой. Друзья мои, поклянитесь мне своей честью, что жизнь Ролана де Монтревеля будет для вас священна!
Все присутствующие ответили в один голос:
— Клянемся честью!
— Теперь, — продолжал Морган, — мы должны трезво обсудить создавшееся положение; не будем обманывать себя иллюзиями. Если толковая полиция начнет нас преследовать и объявит нам настоящую войну, мы не сможем дать надлежащий отпор. Мы будем увертываться и петлять, как лисица, станем яростно бросаться на врага, как затравленный кабан, но наше сопротивление рано или поздно будет сломлено — вот и все. Таково мое мнение.
Морган спрашивал взглядом своих соратников, и все с ним согласились; с улыбкой на устах они признали, что их гибель неотвратима.
Они жили в такую удивительную эпоху, когда люди бесстрашно встречали смерть и без тени сожаления предавали смерти других.
— А теперь, — спросил Монбар, — тебе больше нечего добавить?
— Есть, — ответил Морган, — я должен вам сказать, что нам ничего не стоит раздобыть лошадей или уйти отсюда пешком: все мы охотники и в некотором роде горцы. Верхом мы за шесть часов выберемся из пределов Франции, пешком — за двенадцать. Перейдя границу Швейцарии, мы посмеемся над гражданином Фуше и всей его полицией, — вот что я хотел вам сообщить.
— Большое удовольствие посмеяться над гражданином Фуше, — заметил д'Асса, — но очень грустно покидать Францию.
— Поэтому я не буду ставить на голосование этот крайний выход, пока мы не выслушаем посланца Кадудаля.
— В самом деле, — раздалось два-три голоса, — где же бретонец?
— Он спал, когда я уходил, — заметил Монбар.
— Он все еще не проснулся, — и кто-то указал пальцем на мужчину, спавшего на соломенном ложе в уголке пещеры.
Бретонца разбудили. Он встал на колени и принялся одной рукой протирать глаза, другой по привычке нащупывая карабин.
— Вы среди друзей, — заметил кто-то, — нечего бояться.
— Бояться! — возмутился бретонец. — Кому это взбрело в голову, что я могу испугаться?
— Должно быть, тому, кто вас не знает, любезный Золотая Ветвь, — поспешил загладить неловкость Морган (он сразу узнал посланца Кадудаля, явившегося в Сейонский монастырь в ту ночь, когда он сам прибыл туда из Авиньона), — и я от имени этого человека приношу извинения.
Золотая Ветвь оглядел группу молодых людей, перед которыми он стоял, и выражение его лица показывало, что ему не по вкусу подобные шутки; но, убедившись, что никто не хотел его высмеять и что в улыбках нет ничего оскорбительного, спросил уже благодушным тоном: