Сорок утренников (сборник)
Шрифт:
Охрименко отступил на шаг, чтобы не смотреть на своего взводного снизу.
— У каждого из вас по два ПТР [1] да пулеметы! Да автоматы — по два на взвод! Этого мало?
Взводные промолчали, но Мухин понял: мало.
— А от тебя, Стригачев, я вообще не ожидал такого. Боевой, понимаешь, командир, обстановку не хуже моего знаешь, а поддерживаешь всякие высказывания!
— У меня не высказывания, товарищ старший лейтенант, — упрямился Белугин, — а законные требования. Передо мной поставлена задача, но чтобы ее
1
Противотанковые ружья.
— Чтобы ее выполнить, у тебя не хватает мужества! — закончил Охрименко. — Так и скажи.
— А если скажу, что изменится?
Охрименко замер, повернувшись всем корпусом к старшине и даже шагнул вперед, чтобы стать с ним рядом — плечом к плечу.
— Болтать научился, Белугин, вот что. Раньше другим был.
— Так ведь и вы раньше были другим, товарищ старший лейтенант…
— Это в каком смысле? — ротный прищурил один глаз.
— Больше о солдате думал, вот в каком, — вступился за Белугина Стригачев, — а на Лешку нечего давить, он своего требует. Лично я его требование поддерживаю.
Мухин видел, как темнеют, уходят куда-то вглубь глаза Охрименко, становясь неразличимыми, непонятными…
— Ну вот что, други мои: хотел я с вами по-товарищески, по-человечески потолковать, обмозговать, как лучше сделать, а выходит, ошибся. Не понимаете, не хотите понять главной задачи. В таком случае, остается приказ. Он у вас есть, так что «извольте випольнять», как говорил преподаватель по тактике энского Краснознаменного военного училища Серафим Григорьевич Раменский.
— Серафим Геннадьевич, — тихо сказал Стригачев.
— Что такое?
— Полковника Раменского зовут Серафим Геннадьевич.
Охрименко недовольно фыркнул, вышел из укрытия. Уже уходя, сказал:
— Как его зовут — не имеет значения. Для вас сейчас главное — взять кладбище. И произойти это должно не позднее шести ноль-ноль по московскому времени. Вам ясно, товарищи командиры?
Только один Мухин сказал «ясно», остальные промолчали. Когда ротный ушел, Мухин спросил:
— А почему — как можно больше шума?
Оба взводных странно на него посмотрели и, ничего не сказав, пошли каждый к своему месту, от которого через несколько минут начнется для них путь к новым испытаниям.
Огонька БЭ-ЭМ-ПЕ все-таки подбросил. Тот же самый артдивизион, но уже укороченный на одну батарею, минут десять ковырял снарядами и без того не единожды перепаханное поле, кладбище, сокрушая камень памятников, кирпич ограды, часовню под сенью деревьев и сами деревья, так некстати оказавшиеся на пути людей. За короткий этот артналет батальон сумел миновать лишь часть обширного поля. Оставалось еще больше половины, дальше начиналось кладбище и село Залучье с его кривыми улочками, дотла сожженными домишками, втоптанными в грязь огородами, курятниками, сарайками и крохотными баньками на уходящем к реке косогоре.
К ним, этим банькам, с самого начала было приковано внимание Мухина. Издали, да еще в полутьме, он принял их за немецкие танки, потом стал ждать пулеметной очереди
— Не туда смотрите! — крикнул Дудахин. — Влево смотрите, влево!
Во фланг наступающему батальону шли танки. Их было не больше десятка, но на ровном поле, где находилась рота, ей хватило бы и двух штук…
— Принимай решение, командир! — снова закричал Дудахин. Младший лейтенант и сам силился припомнить что-то подходящее из НСД [2] , но в памяти почему-то вертелись две-три строчки из тоненькой, голубовато-серой книжицы с пятиконечной звездой — памятки бойцу-истребителю танков: «наиболее уязвимыми… местами танка являются смотровые щели, моторная часть, гусеницы…»
2
Наставление по стрелковому делу.
— Ну что же вы? Командуйте! — кричал Дудахин. — Людей погубим!
Но Мухин уже вспомнил.
— Танки слева! Расчетам пэ-тэ-эр— в цепь!
Принесли противотанковые ружья, шлепнулись с ними в грязь возле ног младшего лейтенанта.
— Сюда давай!
Сползли в окоп. Воды по колено, но окоп — в полный профиль, воевать можно…
— Наводить в головной!
— А младшенький-то наш — орел! — дурашливо хохотнул Дудахин. Похоже, он и сам знал, что надо делать, этот старший сержант…
— Орел, — серьезно ответил Рубцов.
Ах вы, милые, дорогие товарищи! Сердцем, видно, поняли, что сейчас нужнее всего вашему «младшенькому»!
— Есть головной!
— Огонь!
Издали не видать, то ли недолет, то ли промазал…
— Обождать бы малость, — говорит пэтээровец. У него широкое рябое лицо, на правой щеке — плохо заживший рубец. Фамилия солдата, кажется, Лямин…
— Обождать бы, говорю, малость.
— Приказываю: огонь!
Почти одновременно на темно-сером контуре танка обозначились три вспышки — соседи тоже не зевают.
— Заклинь ему башню, Лямин! Бей по смотровым щелям!
— Знаю, не впервой! — сердито хрипит Лямин.
Оставив пэтээровцев, Мухин перебежал на левый фланг к Дудахину.
— Приготовить противотанковые гранаты!
— Да готовы уже.
— Выделить гранатометчиков!
— И это сделано.
— Пойдешь с ними, Дудахин.
— Я?!
— Ты.
Роли как будто переменились. Теперь «младшенький» уже не просто младший по возрасту, а, как и подобает, младший лейтенант — командир взвода.
— Рассредоточь людей, выдвинь вон до той траншеи, видишь?
— Так точно, вижу. Гаврилов, Ужов, Лоскутин, со мной! Четвериков, Сергиенко — занять воронки справа!
Да, роли переменились. Теперь взвод не Дудахина будет слушаться, а его, Мухина — Петра Мухина — младшего лейтенанта.
Уполз Дудахин, уползли с ним пятеро бойцов, остальные мокнут, коченеют в ледяной воде, пригибают головы от яркого света ракет: сейчас… вот сейчас вдарит!
Вспыхнул огонек впереди головного танка, с воем пролетел над Мухиным снаряд, исчез за спиной. Ни взрыва, ни стона раненых. Второй опять пролетел мимо, гулко шлепнулся где-то поблизости в воду.