Сосед будет сверху
Шрифт:
Три…
Втягиваю больше воздуха и готовлюсь к предстоящей атаке. Я натворила много дел, но крепость Робертовны без боя не сдам.
Выждав подходящий момент, когда грабитель подойдет достаточно близко, я с отчаянным криком «получай» прыгаю на него сзади и несколько раз смачно бью светильником по голове — жаль, что тот бамбуковый. Я очень надеюсь, что мои вопли амазонки услышит сосед, и я проживу еще хотя бы лет сорок — дальше мне себя слишком сложно представить.
— Ты совсем долбанутая? — в мысли с резкостью истребителя врезается
Потирая затылок, он поворачивается ко мне с гримасой мучительной боли и рычит что есть сил, отчего я пугаюсь сильнее прежнего и, запутавшись ногами в проводе от лампы, заваливаюсь перед ним прямо на задницу.
Унизительно, обидно и дьявольски больно. Будто вся дрянь — мигрень, горло, холод собачий, тяжесть в висках и стучащие друг от друга зубы — отдает мощным болевым импульсом в копчик. Промычав гремучую смесь нецензурных слов, я откидываюсь спиной на пол и, крепко зажмурившись, просто сдаюсь.
Пусть все это окажется сном. Пожалуйста, пусть я проснусь, и это все окажется дурным…
— Эй, Пушкина! — рокочущий голос раздается у меня прямо над ухом. — Алло, гараж! Ты жива?
Нет, я просто так притворяюсь мертвой.
Цепкие пальцы хватают меня за подбородок, поворачивают лицо в разные стороны, хлопают по щекам, но я даже не думаю приходить в себя. Мне гораздо лучше, когда я не двигаюсь, а жар его тела греет вместо грелки.
Пусть он все сделает за меня.
Руки Дантеса спускаются ниже по моим плечам — нежно и не спеша. Мне не нужно ничего видеть, я прекрасно знаю, как это происходит, потому что уже десяток раз фантазировала о том, как он убирает мои волосы с лица и как я чувствую его дыхание кожей, а потом… потом…
Боги, он целует меня! Нет, он и правда целует! По-настоящему! Проведя языком по моим губам, чуть прихватывает нижнюю зубами, затем втягивает верхнюю. Медленно, будто смакуя, проникает в мой рот, изучает, ждет, а я слишком завожусь, чтобы не податься навстречу.
Я оживаю чертовски резво.
Между ног сводит, поэтому я сильнее стискиваю бедра. Он тут же сминает их ладонями и закидывает выше, чтобы обняла его. Вдавливается твердым членом, который я чувствую через пижаму, и нападает на меня с новой силой.
Я не спешу отбиваться, лишь сжимаю его кисть, которая удерживает мою шею в удобном для него положении. Как быстро умирают при удушении? Мне понравится?
Я могу только хрипеть ему в рот, посасывая язык, захватывая по очереди его губы и ерзая под ним. Я могу только выгибаться навстречу, когда он толкается всем телом, больно вдавливая меня в пол, и улыбаться тому, что в моих фантазиях было не так ярко. Сейчас я готова кончить от одних поцелуев и трения нашей одежды. Что будет, когда он доберется своим горячим ртом до моей груди? А я очень хочу, чтобы он…
Карусель замедляется. Черт возьми, он останавливается. Что происходит? На хрена он щупает мой лоб, щеки, вместо того чтобы сжимать соски?
Я распахиваю глаза и хмурюсь, даже не пытаясь
— Зачем ты меня поцеловал? — первая выдаю я, пока он не сказал ничего обидного. Я все еще зла на него за то, что не оправдывает моих ожиданий, и история про Сашу Пушкину не становится сказкой о Золушке — в нашем случае побеждают сучьи ведьмы, а кухарки остаются прислугой, чтоб вас. — Ты превысил лимит, я тебе не разреша…
— Я делал искусственное дыхание, — отвечает придурок, не дрогнув ни одним мускулом на лице. Врет и не краснеет — истинный представитель класса мудаковатых.
Тогда продолжай, — крутится на языке, который я больно кусаю. Не надо. Мне слишком нравятся его поцелуи, чтобы позволить этому случиться снова. Так легко впасть в зависимость, а там не за горами «ты мой личный сорт героина», «я хочу стать вампиром ради тебя», все дела.
Хватит сосаться!
— Ты горячая, — говорит или хвалит он.
О, да.
— Молодец, что признал это. — Я уже, как дура, улыбаюсь ему, позабыв, что нельзя.
Уж погорячее твоих Ир.
— Нет, ты и правда горячая. — Он снова щупает мой лоб. — У тебя температура, блин.
Хочу возразить ему, но вместо тысячи слов смачно чихаю Дантесу прямо в лицо. Угрызений не чувствую — он заслужил, но одновременно с тем, ощущаю слабость во всем теле и почти расплываюсь по полу.
Я что, кайфанула от чиха? Кажется, да. Но теперь в носу неприятно свербит, и самое неэротичное — я ощущаю на губах свои слюни. Твою мать, за что? Я почти урвала спонтанный и ни к чему не обязывающий секс!
Даже не пытаюсь двигаться. Лишь слегка — но это непроизвольно — дергаюсь от холода, когда сосед без кожанки и в простой серой футболке отстраняется от меня и садится рядом.
— Ты простыла? Почему так холодно? — задает он мне слишком много сложных вопросов.
— Кондер. Офелия утащила пульт, — это максимум слов, на которые я способна.
Дантес странно мотает головой и встает на ноги, а у зеркала в коридоре вскрывает на стене какую-то панель и после нехитрых манипуляций отключает режим арктического мороза.
Так просто? Это всегда было так просто?
Я не хочу, чтобы он сообщил мне, что я тупица, поэтому опережаю его.
— Ты такой милый, когда не мудак, — растягивая слова, я бормочу ерунду, за которую мне потом будет стыдно, а он удивленно вскидывает брови.
— Спасибо и на том.
Его силуэт расплывается, и я снова закрываю глаза, погружаясь в манящую темноту. Мышцы расслабляются, звуки перемешиваются между собой. Я не хочу двигаться, не хочу просыпаться, хотя даже не сплю. Это похоже на грань, вдоль которой бреду — между хорошо и плохо, между жарко, как в аду, и обжигающе холодно, как в сердце моего соседа. Я мечусь будто в агонии, а в следующий миг лечу среди облаков.