Сотканные из тьмы
Шрифт:
– Убери меч и ешь свое варево.
Послышались недовольные голоса, многие повыскакивали из-за столов, трактирщик грязно выругался, призвал собравшихся не ломать мебель. Внезапно кто-то налетел сбоку, следопыт ощутил острый укол в левой руке чуть выше локтя. Зашипев от боли, он обернулся, увидел перекошенное пьяной злобой лицо, пропойца заносил для второго удара выщербленный тупой нож, из его рта летели проклятья вперемешку со слюной и остатками непроглоченного пойла.
– Зря ты так… – сказал Сенешаль со злостью. Спустя секунду он кулаком в челюсть уронил буйного
– Жизнь – это беспроигрышная лотерея, в итоге мы все получим по земельному участку. Поэтому, коли не хотите подохнуть досрочно, давайте обнимемся и выпьем за счет заведения!
На шута никто не взглянул. Сброд поднимался с мест, разгоряченный хмелем, кто-то хватался за нож, кто-то вынимал пусть плохенький, но меч. Один даже цапнул стул за ножку, он же и кинулся вперед, думая, что остальные последуют за ним, и добьют незнакомца, а он потом будет хвастать, что первый нанес удар.
Острие меча достало его в сердце. Гуляка завалился навзничь, табуретка упала ему на лицо, скрыв искаженную болью гримасу.
Все замерли. Сенешаль заметил шевеление в дальнем углу таверны, бросил быстрый взгляд. Там шут прокрался к столу и схватив бутыль с вином, наполнял стакан.
Следопыт сцепил зубы, стоило ли ввязываться ради этого идиота? Посмотрел на жаждущую крови толпу, перехватил оценивающий взгляд… И тут все разом бросились вперед.
Шут стоял в углу кабака, прихлебывая вино. Сбоку от него звон, грохот. Портной, грозивший пырнуть его мечом, явно лишь напугать хотел, влетел в стену с отрубленной рукой, завизжал от нестерпимой боли. Улыбка бродяги скукожилась будто елдак на морозе. Кабатчика нигде не было видно, да и стражник, подхватив шлем, метнулся к выходу, оставив вместо себя раздербаненный остов гуся.
Лезвие меча ударило человека со шрамом-слезой в основание шеи. Голова подлетела и, крутясь, покатилась к лавке, где вяло шевелил уцелевшей рукой портной, пытаясь выловить из сутолоки обрубок, в надежде пришить его позже.
Третий начал оборачиваться, рот округлился в попытке закричать, но из разрубленной трахеи вырвался сип и клекот, а черные в свете ламп струи плеснули с таким напором, что некоторое время выглядели фонтаном.
Пропойца, пырнувший ножом исподтишка, очнулся, и тут же рухнул с разрубленной наискось грудью. Сквозь перерубленные ребра глянуло еще бьющееся сердце. Он медленно, словно спиленное дерево, завалился набок, и что-то темное вывалилось на пол.
Обезумев от ужаса, горожане выскакивали из таверны и терялись в темноте сразу за дверным проемом. Сенешаль выругался, коря себя за глупость. Эту пьянь надо было по люлькам уложить, а не обрывать их жизни, какими бы грязными и бессмысленными они не были. На улице послышались крики, сейчас весь город всполошится, и, чего доброго, повесит его на ближайшем суку.
Сенешаль выскочил из таверны на морозный воздух, запрыгнул на коня и
Конь пошел споро, сразу галопом, в лицо пахнуло ароматом сена. Некоторое время он ехал навстречу черному диску, проглядывающему сквозь неплотные облака, пока не расслышал лошадиный топот позади себя. Звуки копыт глухие, лошадь одна, не подкована. Следопыт натянул удила, осаживая Иерихона, съехал с тропы. Спустя минуту показалась тощая кобыла, несшая всадника с бутылью в руке. Одной рукой тот правил лошадь, второй поднес емкость ко рту и сделал изрядный глоток. Сенешаль узнал шута, и преградил ему путь. Злости к чудаку он не испытывал, скорее досаду, что так глупо поддался эмоциям и выпустил кишки троим бедолагам из-за какого-то дурня.
Шут в последний момент увидел всадника на пути и, нелепо всплеснув руками, вывалился из седла. Раздался звук рвущейся в зоне промежности материи. Бутыль полетела на камни и разбилась. Брызгов не было, малый успел высосать жидкость до дна.
– Не убивай, добрый человек, – пробубнил изрядно поддатый шут. – Погоню за тобой не пустят, сейчас каждый воин на счету, а тебя гнать – себе дороже.
– И ты решил меня в одиночку выследить, чтобы все бабы, все гроши и слава тебе, одному?
Бродяга заулыбался, усмотрев почву для дискуссии.
– Нет, господин, я убегал от бандитов, которые никак не оставляли надежды отрезать мне яйца. Например, жена портного, коему бедолаге ты милосердно отрубил только одну руку, была очень возмущена. Неблагодарная тетка, знаешь…
– Да, твои портки одной рукой не зашить, – сказал следопыт.
– Мои портки? – не понял шут.
– Ладно, забудь. Все-таки ты не дурак, первое впечатление иногда подводит.
– Мои родители очень старались, – ответил бродяга честным голосом. – Много раз переделывали, изменяли.
Следопыт прислушался к тишине. Погони не было, он вывел Иерихона на тропу, и с места пошел в галоп. Спустя минуту дробный стук неподкованных копыт оповестил, что шут никак не хочет отстать.
– Ты ведь и правда шут? – Сенешаль натянул удила, было ясно, бродяга не отвяжется. – Что хорошего в этой идиотской профессии?
– Я видел истинное лицо общества, и предпочел быть пародией на него. Шут – не худшая из профессий.
– Пародией? То есть ты лучше тех ублюдков из таверны?
– У меня есть принципы, – пояснил шут. – Нравственные. А у них нет.
– А-а-а… И в чем твои принципы?
Он подумал, ответил честно:
– Не знаю. Но они есть. Ну вот… Не укради, не убий, не возжелай ближнего своего… Дальше не помню.
– А ближнюю?
– Насчет ближней вроде бы ничего не было, можно.
– Ты точно дурак. Круглый!
– Спасибо на добром слове, – шут чуть склонил голову, – зато круглого дурака в угол не поставишь.
– А зарабатываешь чем?
Бродяга страдальчески заломил руки, как нищий на паперти.
– Ясно, – Сенешаль нахмурился, покосился на носок ботинка бедняка, в дырку выглядывали чумазые пальцы, как пацанва из подвала. – Неправильно это.