Сотканные из тьмы
Шрифт:
Весь мир свелся к ровному шелесту снега. Шут горбился, как будто это помогало ему оставаться сухим. За полчаса непрерывной езды он измучился, кобыла под ним подрагивала, не то от усталости, не то от страха.
Сенешаль почувствовал, что бродяга отстал, притормозил коня. Спустя минуту Шардик подъехал, от холода едва держась в седле.
– Повезет тем, кто не замерзнет! – сказал он сквозь стучащие зубы. – Потом все растает, а богатство лежит себе, дожидается… Хорошо бы – нас. А лучше – меня.
Проводник насторожился, вскинул руку, заставляя молчать. Далеко в ночи послышался тоскливый вой. Мороз
– Нам «жопа»? – прошептал шут.
– Хуже, – ответил Сенешаль.
Бродяга не понял, посмотрел в осунувшееся лицо проводника.
– Что, по-твоему, хуже «жопы»?
– Волки, – объяснил следопыт хмуро.
– Почему волки?
– Как думаешь, кого лошадь в ночном лесу больше боится, жопы или волков?
– Я бы жопы больше испугался, – сказал бродяга честно. – Особенно если внезапно.
Вой треснул, словно стекло, распался на десятки голосов. Перед воображением Шардика услужливо предстали с полсотни гонимых чувством голода зверей с красными глазами.
Путники, не сговариваясь, пустились в галоп. Не такой Шар и дурак, – подумал следопыт, слыша дробный стук копыт за спиной. Его лошадь не сбавила ход, когда едва читаемая тропка сузилась у края заснеженной рощи.
Донесся волчий вой, уже ближе, стих надолго, затем снова – злобный, голодный. Шардик крикнул:
– Они близко!
– Да, – Сенешаль обернулся. – Не сможем уйти.
– О, Господи!
– Поздно молиться, – крикнул следопыт с невольным раздражением.
Вой донесся с одного бока, потом с другого, разлетаясь эхом по лесу. Сенешаль знал, что волки переговариваются, загоняя дичь в удобное для расправы место. Торжествующий вой раздался почти за спиной. Шардик вздрогнул, и Звездочка оцепенела на долю секунды.
Сенешаль не успел предупредить, чтобы бродяга остановился, приготовился к драке, как вой раздался за ближайшим деревом. Шут закричал, увидев множество желтых глаз во тьме. Следопыт осадил храпящего коня, спрыгнул с седла, выхватывая меч. Волки приближались теперь очень медленно, крупные, мохнатые, воняющие азартом и кровью, усаживались через каждые два-три шага. Если кинуться бежать, они в два счета догонят, а сейчас кольцо смыкается, стая много раз так брала добычу и уверена, что жертва не ускользнет.
Сенешаль привязал Иерихона к дереву, продолжая держать взглядом десятки желтых огней, горящих фосфором, плавающих в океане ночи. Шардик выглядывал из-за седла своей клячи, как из окопа.
Первый волк прыгнул почти неразличимо для глаз, взвизгнул, упал к ногам следопыта, рассеченный чуть ли не пополам, но второй опрокинул бы, не будь дерева за спиной. Гарда ударила в оскаленную морду, воин отпихнул тушу и рубанул, но острая боль стегнула в бедре: третий волк впился длинными зубами, повис, как пиявка. Сенешаль с проклятием рассек ему хребет, но зубы продолжали держать голову в плоти человека. Следопыт дернул за загривок, косматая голова упала в красный от крови снег. Еще два волка бросились разом, один не долетел, разрубленный поперек морды, второй отскочил, заскулил жалобно. Стая начала отступать.
Конь ржал и бил копытами, деревья вокруг забрызгало красным. Один волк уползал, волоча выпавшие кишки, скулил,
Шардик лихорадочно рылся в седельной сумке, наконец извлек масляную лампу, которую стащил из таверны. В жестяном основании лампы плавало топливо, и бродяга подумал, что его может хватить на час другой, если тратить бережно.
Он чиркнул спичкой о ноготь и убрал заслонку в месте, где от основания лампы отходила длинная, узкая шейка и поднес трепещущий огонек к отверстию. Лампа вспыхнула зеленоватым светом. Шардик вскинул ее над головой и застыл пораженный: потеки крови залили всю поляну. Вокруг высокие и мрачные, как старейшины на похоронах, стволы тянулись во тьму, куда не доставал мерцающий зеленый огонек. Ветви переплетались, покрывая узкую тропу паутиной теней. В основании, где толстые корни вгрызлись в землю, деревья казались широкими черными колоннами.
Шут с ужасом понял, что они забрались в Чернохлебный лес. Он окликнул воина, перематывающего бедро набухающими кровью тряпками.
– Нельзя было в Чернохлебный лес сворачивать, здесь нечистый обитает, никто сюда не ходит! – Шардик замогильным голосом озвучил слухи, дошедшие до него за время пребывания в Родсельме.
– Ну да, – следопыт потуже затянул узел на повязке. – Спроси у волков в следующий раз, как до города добраться, и попадешь к ним в логово.
Как бы вторя разрывавшим тишину словам, во тьме неведомая тварь издала стон, походивший на удушливое покашливание.
Иерихон оглянулся, в крупных глазах мольба: «Ну же, пора делать ноги!»
Шардик посмотрел на лампу и понял, что ему едва ли достанет смелости потушить огонь, пока масло не иссякнет, и слабый зеленый светлячок не оставит его во тьме.
– Надо двигаться, – бродяга уловил нотки усталости в железном голосе проводника, – если эти волки и ушли сейчас, на кровь могут прийти другие. В лесу полно голодного зверья. Времена лихие грядут, все стараются нажраться впрок.
Следопыт сжал коленями бока Иерихона, щелкнул языком, и животное пошло. Сенешаль прислушался к миру. Ветер свистел в высоких ветвях, это именно ветер, а не какая-нибудь тварь, крадущаяся позади. Он ясно это осознавал, но отчего шум ветра так походил на дыхание? Невдалеке хрустнула ветка. Он обернулся, увидел, как бродяга выставил вперед лампу, высоко подняв ее в руке. Мрачные тени сперва будто отпрянули, а потом метнулись вперед, чтобы вцепиться ему в глаза. И не шарахнулся ли кто от света? Не видел ли он блеск дьявольских глаз?
Вдали проступила фигура. Шардик вгляделся, однако тьма не рассеивалась. Фигура расплывалась, будто сотканная из лунного света, расправила крылья, как два гигантских паруса, он не рассмотрел отчетливо, свет бликовал на лысой голове, копошащейся в ветвях.
– Чертовщина, – выругался проводник, – быстрее, Шардик, в галоп! Но!
Усталые лошади нехотя поскакали вперед, сначала вяло, потом, встревожившись, помчались на пределе сил. С четверть часа беглецы скакали сквозь лес, когда Сенешаль увидел красноватый отблеск впереди. Это не был свет костра или факела, что-то потустороннее читалось в зловещем блеске – глянец крови в свете лампы.