Сотрудник отдела невидимок
Шрифт:
– Блеф, – сказал он. – Англичане никогда не допустят, чтобы я попал в руки к русским. Если я заговорю, то всплывут такие факты, после которых половина британского правительства уйдет в отставку.
– Я знаю, – кивнул Юрьев. – Но ты не заговоришь.
– Откуда такая уверенность?
– Поступил приказ не брать тебя живым.
– Не верю, – выкрикнул Казаев.
– Тогда почему мне поручили пробраться на яхту прошлой ночью? – усмехнулся Юрьев.
– Ты должен был подложить героин!
Казаев
– О героине разговора не было, – заявил Юрьев.
– Тогда что за порошок ты собирался подбросить на яхту?
– Взрывчатка в герметичной упаковке. Сверхмощный гексоген. Яхта должна была взлететь на воздух еще до рассвета.
– Погоди, – занервничал Казаев. – Если то, что ты говоришь, правда, то зачем англичане тебе помешали?
– Никто мне не помешал, – возразил Юрьев.
– Как?
– Я не доплыл лишь по той причине, что твои люди выпустили часть кислорода из баллона. Под водой никого не было.
– Но я сам видел разбитую водолазную маску! – заорал Казаев.
– Понятия не имею, кто и чем ее разбил, – пожал плечами Юрьев.
– Хорошо. Допустим, я тебе поверил. Тогда какой смысл в твоем сегодняшнем визите? Взрывчатки при тебе не обнаружено. Оружия у тебя нет.
Казаев выжидательно прищурился. Выигрывая время, Юрьев закашлялся. Содержимое его карманов было конфисковано, и среди лежащих на столе вещей не было ничего угрожающего. Обыск проводила танцовщица, покрасневшая до корней волос, когда поступил приказ запустить руку в тесные джинсы пленника.
Неужели эти робкие прикосновения станут последними прикосновениями женщины, которые суждено испытать Юрьеву? Неужели больше никогда девичьи волосы не пощекочут его лицо? И эти облака, превратившиеся из кудлатых овец в размытые ленты, – они так и будут лениво плыть по небу, когда не станет Юрьева? Без него наползут дождевые тучи, без него грянет гроза и шторм, а потом солнце вновь взойдет над омытой ливнем землей? И пожелтеют листья, и выпадет пушистый снежок, и засверкают звезды волшебной новогодней ночью…
А Юрьев ничего этого не увидит? Не услышит? Умрет на грязной палубе с пятнами засохшей блевотины?
Нет! Ни за что! Кто сказал, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях? Звучит красиво, однако жизнь – не кино. Куда лучше вообще не умирать. Ни стоя, ни на коленях. Пусть умирают враги. Безразлично, в какой позе. Юрьев воздержится. У него есть козырь, припрятанный в рукаве. Один-единственный против всей крапленой чеченской колоды.
2
– Не заставляй меня ждать, – потребовал Казаев, не спускающий глаз
Пистолет лежал рядом с левой рукой террориста, небрежно барабанящей пальцами по столу. В сгущающихся сумерках глаза Казаева казались двумя сверкающими угольками.
«Эффект красных глаз, – машинально отметил про себя Юрьев. – Как на дешевых фотографиях. Он сам дешевка. Рисуется перед всеми при каждом удобном случае, как самодовольная баба. Если подыграть ему, он будет готов лопнуть от гордости. В этом залог успеха. Чем неожиданнее, чем резче будет перемена моего поведения, тем сильнее получится контраст».
– Слышу, – пробормотал Юрьев замогильным тоном.
– Желаешь присоединиться к общему хору? – спросил Казаев.
– Меньше всего на свете.
– Тогда с какой целью ты сюда явился? Отвечай!
– Обещаешь мне свободу? Жизнь?
Выторговать ни того, ни другого Юрьев не рассчитывал. Он тянул время, выбирая момент для нанесения удара. Скованный по рукам и ногам, он не потерял веры в победу.
– Так что в обмен на информацию? – спросил он.
– Жизнь, – ответил Казаев.
– Где гарантии, что ты сохранишь мне жизнь?
– Никаких гарантий. Речь идет не о твоей жизни. О ее. – Казаев потрепал по волосам свою танцовщицу. – Ее зовут Лали. Она предана мне, как собака, и всецело принадлежит мне, от макушки до пят. Как этот пистолет, из которого я могу пристрелить ее у тебя на глазах.
Лали не проявила ни малейшего протеста. Ее голова была низко наклонена, густые длинные волосы блестели, словно вороново крыло.
– Девушка ни при чем, – выдавил из себя Юрьев.
Может быть, стоило все же погибнуть в бою? Он опустил взгляд, уставившись на грязные доски. В поле его зрения попали босые ступни танцовщицы. С точеными лодыжками, с аккуратными ноготками, миниатюрные, как у ребенка.
– Ошибаешься, – донеслось до него. – Теперь девушка при чем. От тебя зависит, умереть ей или жить дальше.
– Я приплыл, чтобы посмотреть, сколько на яхте человек и где хранится оружие, – глухо произнес Юрьев. – Это все, что нужно знать тем, кто утром начнет штурм.
– И кто же? – мрачно полюбопытствовал Казаев.
– Русские спецназовцы, одетые в форму болгарских полицейских, – сказал Юрьев. – Больше мне ничего не известно.
– Спасибо. Утром меня здесь не будет. А тебя вообще не будет в этом мире. Можешь помолиться, Иван.
– Я не очень-то верю в бога.
– И правильно, – кивнул Казаев. – Ваш бог слаб и беспомощен. Он ни на что не годен. Прощает врагов, вместо того чтобы сражаться. Жалкий удел. Осознаешь ли ты это теперь, когда стоишь передо мной коленопреклоненный, обреченный на смерть?