Сотрудник отдела невидимок
Шрифт:
– Не очень.
– Что-о? – Седая бородка террориста вытянулась, образовав мохнатый клин.
– Мысли путаются, – пожаловался Юрьев с виноватой улыбкой. – Страшно умирать.
– Страшно? – переспросил Казаев, усмехаясь и приобнимая Лали за талию.
Бедрами и лобком она прижалась к нему, тогда как верхняя часть ее корпуса непроизвольно отклонилась назад. Страх и отвращение выражала эта поза.
– Конечно, – подтвердил Юрьев, пряча глаза. – Прежде мне не приходилось умирать.
– Хо-хо-хо, – рассмеялся
– Что, господин? – встрепенулась девушка.
Юрьев машинально поднял глаза и в очередной раз восхитился ее идеальной, словно выточенной из золотистого дерева, фигурой. Затем он перевел взгляд на рубку яхты. Эх, добраться бы туда!
– Включи свет, – распорядился Казаев, – принеси курительные принадлежности и помоги нашему гостю сделать несколько затяжек.
Шлепая босыми ногами, Лали сбегала в надстройку на корме и вернулась, держа в одной руке поднос, а в другой – трубку, напоминающую серебряную тросточку с изогнутой рукояткой. На ней были великолепные инкрустации из слоновой кости. Юрьев увидел их, когда мундштук был вставлен между его зубами. Прожектор, подвешенный на мачте, высвечивал палубу, как театральную сцену. В ярком круге света шевелились и перемещались резкие тени. Яхта покачивалась на волнах.
Казаев закурил подозрительно пахучую сигарету и улыбнулся Юрьеву:
– Что есть хорошего в жизни, так это добрая трубка опиума.
Юная турчанка сидела на корточках, разогревая темно-коричневый комочек над пламенем зажигалки. Комочек был наколот на спицу.
– Опиум? – растерянно спросил Юрьев.
– Да, – кивнул Казаев. – Твое, хе-хе, обезболивающее средство. Лали – самый лучший анестезиолог на свете.
– You do this smoking, mister, – произнесла девушка на ужасающем английском.
Парчовый лифчик плотно облегал ее высокую грудь, такой же золотистый пояс туго обхватывал талию, красивое лицо было сосредоточенным. Что вынудило подобную девушку жить с таким подонком, как Казаев? Только ли деньги тому причина?
3
Лали почтительно положила опиумный шарик в трубку. Послышалось потрескивание.
– Затягивайся дымом, затягивайся, – сказал Казаев, покуривая свою сигарету.
Юрьев подчинился. Лали, как зачарованная, смотрела на него.
– Кха! Кха!..
Стоящего на коленях Юрьева охватил приступ кашля, раздирающий горло. Запах опиума, одновременно приторный и пряный, раздражал бронхи. Танцующий свет прожектора придавал трем фигурам, расположившимся на палубе, фантастические формы и призрачные очертания.
– Нравится? – осведомился Казаев.
– Болгарский табак, кха-кха, лучше. – Иван сплюнул. – Я уж не говорю про кубинские сигары.
– Хо-хо-хо!
Чеченец затопал ногами, содрогаясь от хохота. Затем,
– А моя маленькая танцовщица? Она тебе по душе?
Лали напряглась, как натянутая до предела тетива. Юрьев физически ощущал ее дрожь, хотя не соприкасался с турчанкой.
– Красивая девушка, – пробормотал он.
– Но предназначена она не для тебя.
– Я знаю, – смиренно произнес Юрьев.
– Хочешь увидеть ее в деле? Сейчас я устрою небольшое секс-шоу… Лали! – окрик Казаева был подобен резкому удару хлыстом. – Ступай сюда. Сделай мне приятно. Как делают это шлюхи на картинках в журнале, который я тебе показывал.
– Но, господин…
– Будешь пререкаться? Хочешь составить компанию русским девкам?
Похоже, Казаев был не только одурманен наркотиком, но и крайне возбужден непрекращающейся возней в матросском кубрике. Оттуда раздавались нечленораздельные возгласы мужчин и повизгивание девушек, близких к истерике.
Лали присела возле Казаева. Его левая рука играла прядями ее волос. Юрьев видел лишь напряженную смуглую спину турчанки с ложбинкой, исчезающей под широким поясом. Лали не шевелилась. Она еще не вполне смирилась с предстоящим ей унижением.
– Ну! – нетерпеливо прикрикнул Казаев, уже не лаская девичью гриву, а раздраженно дергая ее. – Долго я буду ждать?
Лали расстегнула на нем ремень и рубашку, обнажив дряблый живот с бледным шрамом на месте вырезанного аппендицита.
Несколько затяжек опиумным дымом сделали Юрьева сонным и размякшим, но он понимал, что настал его час.
– Лали! – окликнул он.
Девушка обернулась. Ее затененные глаза были огромными в свете прожектора. Юрьеву почудилось, что он видит в них проблеск вспыхнувшей надежды.
– Не слушай ты этого похотливого ублюдка, – сказал он. – Посмотри на него. Кого ты собираешься ублажать? Этого дряхлого импотента, возомнившего себя важной персоной? Да он мизинца твоего не стоит. Влепи ему оплеуху и иди ко мне. Со мной тебе будет намного лучше, обещаю.
– Га? – издавший гортанный звук Казаев поперхнулся, его глазные яблоки чудом не выскочили из орбит.
Еще никто не осмеливался оскорблять его подобным образом. Ему жали руки послы и министры, он был вхож в лучшие дома Лондона. И вдруг какой-то шелудивый русский пес тявкает на него! Находясь на волоске от смерти! Связанный по рукам и ногам!
– Га, – передразнил Юрьев. – Что ты тянешь шею, как гусак, Казаев? Что лопочешь? Если тебе есть что сказать, то говори. Или подойди сюда и убей меня. Ты ведь у нас настоящий мужчина, а? Не побоишься прикончить пленника в наручниках?
– Убью, – прохрипел побагровевший чеченец, нашаривая рукой «беретту». Не отрывая глаз от пленника, он все никак не мог ухватиться за пистолетную рукоятку, бормоча при этом невнятные ругательства.