Совершенная курица
Шрифт:
Сюда, ваше превосходительство.
Иван Иванов взял горемычного раненого на руки и начал пробираться по зарости, показывая путь превосходительству.
Каждое, даже легкое прикосновенье веток причиняло такую мучительную боль, что невозможно было не взвизгивать. Добрейший, но неловкий Иван Иванов при каждом стоне поглаживал раненую лапу и тем усиливал пытку.
Наконец, выбрались на торную дорожку, наконец, достигли берега, аллеи, дома.
Отнеси его, положи в саду, только подальше от окон, чтобы не беспокоил визгом,— приказал
Пойдем в сад, горемычный песик! — сказал Иван Иванов.
Фингал мог только слабо взвизгнуть и лизнуть подбородок этого доброго человека.
Иван Иванов положил раненого под липой, погладил его и ушел.
Прощай, добрая душа! Спасибо тебе!—слабо пролаял ему вслед Фингал.
Я рад, что есть добрые люди! — провизжал он про себя.— Я очень этому рад...
Он чувствовал несносную боль в лапе и страшную слабость во всем теле, но на сердце у него было так тихо, что ни единому бурному чувству не могло быть туда доступа. Он то закрывал глаза, то взглядывал на склонявшиеся над ним ветви липы и на светящееся между листвой ясное вечернее небо.
Невзирая на физические страдания, ему было хорошо.
Ах! Подстрелили?
Совсем застрелили?
В бок попали?
Голова вся размозжена?
Сегодня?
Околел уже?
Дышит еще?
Чьи это возгласы?
Он приподнял голову, осмотрелся кругом и увидал, что у решетчатых ворот толпятся все дворовые куры и индейки со своими петухами. Справа спешила утка с утятами и издали крякала:
Что за удивительный случай! Это совершенно как в Москве!
Слева шла гусыня с гусаком и гоготала о том, что огнестрельное оружие все-таки выдумка хорошая. В толпе суетилась цесарка, выкрикивая: «Где он? Где убитый? Покажите мне, где он», в ответ на что кто-то хрюкал: «Там! Там!»
Он жив! Жив! Жив! — чирикала воробьиха.
Умер! Умер! — ворковал голубь.
Однако самого дорогого голоса не было слышно!
Верно, она еще не знает! — подумал Фингал, и две слезы скатились из его глаз в траву.
Что это с вами, милый мой юноша? — пролаяла старая Дорочка, выбегая из аллеи и кидаясь к раненому.— Вы очень страдаете?
Нет... не очень...
Послали за ветеринаром Сергеевым... Он скоро вылечит вас...
Старушка села на задние лапки. Она, видимо, была взволнована происшествием.
Где он, бедненький? — раздался дребезжащий жалостный голос.
Моя идет! — прорычала Дорочка.
Фингал закрыл глаза.
Ах, бедненький! Ах, бедненький! — запело у него под ухом, и костлявые, холодные руки принялись его гладить.
Оставьте меня! — провизжал Фингал.
Что, бедненький? Погляди-ка сюда!
И Тобишка ухватила его бедную, искаженную страданием морду и потянула ее к себе.
Да кусните ее хорошенько! —
Сюда! — раздался голос превосходительства.— Трофим, проводи к собаке!
Трофим проводил молодого человека, коренастого, но щеголеватого, с сероватыми, подвитыми волосами; сапожки на нем были лаковые, на тупом мизинчике колечко с сапфиром. Он отрекомендовался:
Врач Сергеев...
И не без грации расшаркался на траве.
Ах, помогите бедной собачке! Такое несчастье! — завела Тобишка.
Будьте уверены,— любезно успокоительным тоном отвечал врач Сергеев, наклоняясь над Фингалом.
Ну, что?
Будет жив-с... Не беспокойтесь...
Ну, что? — спросил превосходительство, появляясь из глубины аллеи.
Выздоровеет, ваше превосходительство.
Наверное?
Я полагаю...
Да не полагать надо, а сказать решительно!
Эти собаки очень живучи, ваше превосходительство...
Вы, любезнейший, пустяки толкуете, а я хочу знать дело.
Лапа раздроблена, ваше превосходительство...
Следовательно, собака, во всяком случае, останется хромою?
Да... То есть... Да, будет хромать, ваше превосходительство...
Это все, что я желал знать!
И превосходительство удалился.
Что же делать с больною лапкой?—спросила То- бишка, склоняя головку на сторону.
Промывать холодною водою,— отвечал врач Сергеев.
Ах, не лучше ли тепленькою?
Если угодно, то и тепленькою...
А мази вы не дадите?
Извольте...
И примочку бы какую-нибудь?
Извольте...
Тобишка чрезвычайно ценила мягкие приемы и имела слабость к щеголеватым людям. Врач Сергеев, очевидно, ей понравился. Она делала рот сердечком и щурилась.
Бедненькая собачка! Не положить ли припарку на лапку?
Да, можно припарку...
Из льняного семени в порошке и немножко гвоздички... Это хорошо?
Очень хорошо...
Пойдемте ко мне в комнату, я вам покажу свою аптечку. Ах! Собаки добрее людей! Ведь добрее? Думали вы об этом? Верно, думали!
Врач Сергеев, собственно говоря, отроду об этом не думал, но без запинки отвечал:
Да, думал.
Ведь добрее?
Добрее...
Ах, люди ужасно злы! Я столько потерпела разочарований! Самые близкие...
Окончание потерялось на повороте аллеи, и оба скрылись.
Что, не лучше? — спросила оставшаяся Дорочка.
Послушайте,— провизжал Фингал.— Я буду просить вас..*
Позвать Авдотью Федотовну?
Да...
Эх, юноша! Авдотья Федотовна... Я позову, позову ее, не волнуйтесь!
Сейчас?
Сию минуту.
Старушка покатила к решетчатому домику и, не успел Фингал привести несколько в порядок свою особу, прикатила обратно, сопровождаемая Авдотьей Федотовной.
Цыпочка! Сестрица! — взвизгнул Фингал, вскакивая и не чувствуя, как больно бередит свою рану.