Совершенно секретное дело о ките (Повести и рассказы)
Шрифт:
Заморосил мелкий дождь. «Одно к одному», — подумал Марков.
— Давай хоть постоим, — сказал Афанасьич: сесть было негде.
Геолог надрубил дерево потолще, сломал его, потом второе; они присели и закурили. Марков вытащил планшет, достал карту.
— Идти еще долго, — вздохнул он. — Достань сухарей, Афанасьич. Перекусим.
Каюр принес сухари и кружку.
— Не пей воды, Афанасьич, будет хуже. Потерпи.
— Я немного…
— Лучше не пей… Начнешь — не остановишься.
— Чайку бы…
— Можно, конечно,
Дед все-таки отпил немного, сполоснул горло, выплюнул воду.
Аникей размышлял над картой.
— Вот тут можно спрямить путь, — сказал он.
— Дорога станет короче, но зато длинней, — заметил дед, хотя и не смотрел на карту.
Марков рассмеялся.
— Откуда знаешь? Это точно — станет длинней. Надо выбираться из этого чертова болота, а то уже скоро ночь.
И опять падали лошади, только Чайка держалась молодцом и весь день нудно и уныло, как этот моросящий дождь, перезванивались колокольчики.
…До сопок оставалось километра два, когда услышали шум реки.
— Вот… скоро берег, — тяжело дышал Аникей, — скоро берег… скоро берег…
Уже взошла луна. Дождь давно прошел. Было холодно, но от людей и животных валил пар.
— Идем правильно… — шептал Аникей. — Главное, выйти к реке.
Твердый берег они почувствовали сразу, пошли быстрей и лошади и люди. И вот уже длинный луч луны перерезал реку.
Когда вышли на широкую галечную косу, Марков в изнеможении опустился на землю. Подошел Афанасьич, споткнулся и свалился рядом. Они тяжело дышали. Ночь была чистой, ясной, очень светлой при луне и тяжелых холодных звездах.
Марков посмотрел на Афанасьича, и вдруг неудержимый приступ хохота овладел им. Афанасьич улыбнулся в вдруг тоже начал в голос хохотать.
— Ну… Афанасьич… ха-ха-ха! Ха!.. Как ты… ха-ха-ха! сказал… ха-ха-ха-ха!.. Путь стал короче… но зато длинней… ха-ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха-ха! — не мог остановиться старик.
— Целый… день… шли… ха-ха-ха-ха! Целый день, целый день… ох-ха-ха!!!
Дед вытирал слезу руками.
— Ну даешь, Афанасьич!.. ха-ха-ха!.. зато — длинней… охх!
Громовое эхо хохота неслось по долине.
«Боже, чего это мы? — опомнился вдруг Марков, когда истерика прошла. — Что лошади-то о нас подумают?»
Стало тихо. Послышался шум реки и ветерок в вершинах чозений. И непривычно оттого, что молчали колокольчики на шеях лошадей. Лошади спали, стоя под вьюками.
Люди поднялись и молча пошли разгружать лошадей. Потом натаскали бревен и соорудили громадный костер, будто хотели осветить им всю долину.
Глава шестая
Накануне все вещи были подмочены, и половину ночи сушили одежду, палатку, спальные мешки. Проснулись поздно.
— Отдай лошадям весь овес, — сказал Марков, — чего уж там… И каждой — хлеба с солью. Остался хлеб?
— Есть
— Вот и хорошо. Сделай им по приличному бутерброду. У нас ведь сухари и галеты должны быть?
— Есть.
— Скоро будем в селе. Там хлеба вдоволь.
На завтрак Марков открыл не две, как обычно, а три банки мясных консервов, банку сгущенного молока из НЗ, сварил больше, чем обычно, рису.
— Давай пировать, Афанасьич!
— Гулять так гулять, — засмеялся дед.
— Погуляем в Ольховке, — успокоил его Аникей. — Теперь уже недалеко.
Они быстро закончили трапезу и стали собираться.
— Подмораживает, — сказал каюр, — смотри — ледок. Скоро зима.
— Не страшно. Дорога у нас до Ольховки хорошая. Видишь, поднимемся сейчас на это плато и вдоль гряды прямехонько по твердой дороге. Лишь бы только они ноги не сбили о камни…
— Дак подкованы…
— Будем идти до самой ночи, ночевать будем в селе. Это я тебе обещаю. Вот только березняк миновать, заросли бы только не встретились.
— В березняке кустов не бывает, — сказал Афанасьич. — Березка любит чистые поляны.
— Ну тогда совсем хорошо. А то ведь продираться, помнишь, как через чозению — будто в джунглях.
— В стланике еще хуже…
— Стланик будем обходить, он на склонах, а мы по-над терраской. Тут на карте даже тропа есть.
— Знать, жилье недалеко.
— В одном дне пешего хода.
Поздно вечером с вершины холма увидели огоньки деревни, спустились в долину и, петляя вдоль реки, под мерный звон колокольцев вошли не спеша в Ольховку.
Их удивило, что не выскочили навстречу собаки, не облаяли гостей, — тихо было в поселении, только стучал движок электростанции.
Свет горел на трех столбах — в разных концах Ольховки. Даже ночью было видно, что деревня невелика, что люди здесь скорее отдыхают, а не работают, рабочее их место где-то дальше, во всяком случае не здесь.
— У тебя, ты говорил, тут знакомые? — спросил Марков. — Давай искать.
— Найдем, — уверенно сказал каюр.
— Давай здесь спросим? — показал Марков на домик с аккуратным крыльцом, с перильцами, с маленьким огороженным двориком. Все окна в домике светились ярко, весело.
Едва они подошли к крыльцу, как дверь распахнулась; на порог вышел человек, а яркий свет из проема двери упал на улицу, на лошадь Афанасьича.
— Ого! Гости! — узрел их хозяин и сбежал с крыльца. — Не из бригады? — И, вглядевшись в лица, разочарованно протянул: — Не-е-т… геолога?
— Геолога, — ответил Марков. — Давайте знакомиться.
— Кузьмичев я. Николай. Управляющий отделением. Сам неделю как из тундры. Вот, — он повел правой рукой, левая была на перевязи. — Дрова колол. Фалангу отрубил. На указательном. — И он продемонстрировал руку с перевязанным пальцем, которая висела на свежем бинте, перекинутом через шею. — Тяп — и нету. А?