Совершенство техники

Юнгер Фридрих Георг

В техническом коллективе усиленному использованию предшествует убывание субстанции. В этом уже заложены условия утраты собственности, поскольку в коллективе собственность не имеет значения. Доказательством этому может служить отношение к почве. Утверждение, что отказ от пустующих и лежащих под паром полей и введение искусственных удобрений означает наступление на крестьянскую собственность, многие воспримут как преувеличение. Между тем с появлением машинной техники в земледелии это становится очевидным фактом. Мы, разумеется, не собираемся оспаривать необходимость искусственного удобрения в условиях коллектива. Ведь это, в точном смысле слова, мир без гумуса, мир, который непрерывно уничтожает существующий гумус и в котором чрезвычайно затруднено образование нового гумуса. Посыпание полей искусственными удобрениями служит наглядным подтверждением того, что естественное почвообразование отстает от потребности человека. Плодородная почва, та землица, которая прежде спасала собственника, помогая ему пережить все войны и все пожары, обнаруживает теперь характерные признаки нехватки. Множатся площади истощенных, неплодородных земель. В этом может убедиться всякий ознакомившийся с данными почвоведения. Машина по своим свойствам находится в глубоком противоречии со всем, что связано с гумусом. Она страшно далека от процесса всеобщего превращения, во многом служащего залогом надежды, ведь машина совершенно стерильна как порождение особого рода мышления, для которого не существует превращений, а есть только прогресс, развитие, искусственное разведение, отбор и прочее в этом роде.

14

Собственность, говорят юристы, есть исключительное право господства над вещью. Такого определения достаточно, чтобы очертить юридическое

содержание собственности. Но оно отражает лишь одну половину истины. Границы вещей имеют также и личностное выражение. Анонимная собственность, в сущности, невозможна. Это доказывается хотя бы тем, что понадобилось изобрести понятие юридического лица. Юридическое лицо, которое называют также моральным, мистическим, или фиктивным, лицом, конструируется по образцу физического лица. Этому лицу приписывается правомочность физического лица, обладающего правами и обязанностями. Юридическое лицо в действительности не имеет телесного воплощения физического лица, однако фиктивно оно представляет собой существо, способное осуществлять правовые действия. Таким образом, государства, церкви, общины, университеты образуют юридические лица, являющиеся субъектами публичного права, а частные корпорации, фонды и учреждения образуют юридические лица, являющиеся субъектами частного права. Выступая как субъекты права, они приравниваются к физическому лицу, а их собственность приравнивается к собственности физического лица и выступает в виде собственности правового субъекта. Они стремятся к тому, чтобы персонифицироваться в некое лицо, и оформляются в юридическое лицо. Личностное начало является признаком целостного собственнического порядка, в то время как завуалированность права собственности является следствием анонимности властных отношений, анонимного участия, анонимных обществ. Мнимая собственность расширяющегося машинного капитализма маскируется. Она становится неуловимой, перемещается в процессе концентрации и приобретает скрытые формы. Порядок собственности становится фасадом, за которым действует система анонимного участия. С этого начинаются закрытые, тайные манипуляции влиятельных сил. Контролирующие силы не поддаются никакому контролю. Право распоряжения получает абсолютную самостоятельность. Оно уже не зависит от собственности, а, напротив, относится к собственности как к зависимому объекту, находящемуся на пересечении различных линий распорядительной сети. В условиях коллектива, который вытесняет право собственности, растет число анонимных распорядителей, существующие правомочия тщательно скрываются от постороннего взгляда, руководящие органы, бюрократия и полиция коллектива все глубже уходят в тень анонимности. Они становятся неуловимы. Несмотря на то что все знают главных функционеров в лицо, так как повсюду мелькают их механически размноженные изображения, вычислить, что каждый из них решает, что составляет сферу их деятельности и что выходит за ее рамки, становится все сложнее. Неизбежным следствием такой анонимности, разрастающейся по мере распространения анонимной механики, является нарастание страха. Воля центра, воля, управляющая центральным рубильником, от которого зависит любая работа аппаратуры и организации, держит все под своим контролем; в то же время тот, кто лично всем управляет, недоступен ни для какого контроля. Он лишь терпит видимость такого контроля, сохраняя выхолощенные институты выборов, плебисцитов, парламентов, лишив их предварительно способности самостоятельного формирования воли.

Наглядность системы частной собственности означает наличие четких, устойчивых вещественных границ. Эти вещественные границы зримо выявляют собственность, а так как они связаны с личностью, то столь же зримо выявляют и собственника. Собственник в качестве лица осуществляет право владения таким образом, что сколь зримо он сам фигурирует как собственник, столь же зримо представлена и его собственность. Чем в большей степени он является собственником, тем отчетливей на собственности заметна печать его личности: видя собственность, я могу установить по ней собственника. Это становится возможным, потому что собственность имеет вещественные границы, которые требуют бережного отношения к себе. Собственник не может отделить себя от собственности ни при каком условии, кроме отказа от нее или ее растраты в ходе хозяйствования. Точно так же он не может ничего присвоить без того, чтобы присвоенное не присоединилось к нему, не стало бы его собственным достоянием. Собственность дает ему ровно столько же прав, сколько налагает на него обязанностей. Если собственник пренебрежет этим условием, то сразу лишится своей собственности. На этом условии основывается экономическая ситуация собственника, только из нее можно понять, рационально осмыслить, что такое экономика. Определяющая роль лица для установления вещественных границ, присущее вещи требование бережного к себе отношения — вот условия, которые необходимы для появления экономики и благодаря которым она становится возможна. Заботливый уход предшествует использованию. Конечно, можно представить себе такую собственность, которой я не пользуюсь, но сам порядок собственности может основываться только на отношении, предполагающем заботливый уход и использование: неухоженная, неиспользуемая собственность не удерживается в руках человека. Возможно, этот вывод приводит как аскетов, так и нищих к отказу от собственности, поскольку и тот и другой знают о требованиях, предъявляемых вещью. Это решение необязательно должно быть связано с бездушным отношением, потому что оставлять вещь в неизмеренном или возвращать ее в неизмеренное состояние вовсе не значит поступать бездушно. Ведь вместе с обязательством заботиться о ней человек отказывается от ее использования. Но для человека, владеющего чем-то как собственностью, настоящее право собственности устанавливается только ценою взаимности. Растение я должен поливать, животное — кормить; и даже вещь, которая представляется неживой, но перестает быть неживой благодаря своему владельцу, требует от него того, что ей положено по праву. Там, где собственность упраздняется, вещи отделяются от человека и, покинутые им, покидают его в ответ. Одного лишь использования вещей недостаточно для того, чтобы их удержать, так как использование означает потребление и, пользуясь вещами, я их потребляю. Такой мир изображается в сказке как страна Шлараффия — земля молочных рек и кисельных берегов, в технике же она предстает в виде заправочной станции. Утилитарность вещи — это ее пригодность для потребления. Почему же человек хиреет в таком мире? Потому что в нем он и сам неизбежно становится предметом потребления и тоже используется до полного износа.

В сравнении с собственностью владение есть лишь факт, нечто, что имеет место. Оно представляет собой фактическое господство, осуществляемое человеком в отношении определенной вещи. Теории, направленные против собственности, к владению относятся более благосклонно. Их апологеты не только стремятся к его сохранению, но и считают, что порядок, основанный на владении, может заменить собой собственнический порядок. Таким образом, апологеты антисобственнических теорий хотят заменить правовой порядок фактическими отношениями, фактическое отношение владельца вещи к предмету обладания должно стать определяющим моментом в отношениях между человеком и миром вещей и регулировать эти отношения. Владение представляется им более древним и невинным отношением к миру вещей, чем отношение, основанное на праве собственности. Но эта точка зрения некорректна, так как порядок владения сложился на основе собственности. Римское право не оставляет в этом сомнения. Право собственности включает в себя право владения, а там, где они разделены, собственник вправе вернуть себе свое достояние. Напротив, право владения не включает в себя право собственности. Владение как фактическое положение дел противопоставлено собственности, представляющей собой юридическое право. На факте владения не может основываться правопорядок.

Почему римское право делает различие между обладанием (detentio) и юридическим владением? Сама формулировка этого различия показывает, что оно проводится с точки зрения собственности. Из теории собственности выводится теория владения; владение понимается как производная от собственности. Право собственности остается уздой, которая управляет владением. Недоверчивое отношение к владению характерно для римского права, которое держит владельца в четко очерченных границах, обозначенных собственностью. Подчеркивая различие между фактическим и юридическим владельцем, оно делает это во имя собственности, исходя из собственности. Владение — это простое обладание вещью, у владельца отсутствует animus rem sibi habendi {181} — воля к единоличному обладанию данной вещью. Он зависим от другого лица. Он держатель вещи, и его обладание всегда вторично

по отношению к чужой собственности. В отличие от держателя, юридический собственник владеет этой вещью и желает быть ее единственным хозяином. В его лице представлены corpus {182} и animus {183} хозяина, ему присущ animus domini. {184} Animus domini присущ не только тому владельцу, который одновременно является собственником, но и тому, кто по добросовестному убеждению считает себя владельцем (bonae fidei possessor {185} ), и заимодавцу, получившему какую-то вещь в качестве залога, и вору, который ее украл. Юридические владельцы обладают вещью как собственностью, не имея ее в своей собственности. Их отношение к вещи тождественно отношению собственника в том смысле, что они обладают исключительным правом собственности на эту вещь. Как легко можно заметить, эта форма юридического владения также основана на праве собственности, зависит от него и не могла бы существовать, если бы не было собственности. Владение как отдельное, самостоятельное право не может существовать, поскольку неизвестно, на что бы оно тогда могло опираться. Захват представляет собой самый древний способ приобретения. Res nullius occupanti cedit; в этом случае вещь отходит к владельцу, переходя в его собственность, а не во владение. Однако дальнейшее развитие права владения показывает, что захвату отводится уже лишь незначительная роль.

181

Намерение обладать вещью (лат.) — в отличие от corpus possessionis (реальное господство над предметом владения).

182

Тело (лат.).

183

Дух (лат.).

184

Дух хозяина (лат.).

185

Владелец по доброй воле (лат.).

Как ни убедительна на первый взгляд мысль о том, что с исчезновением собственности можно будет обходиться правом владения, в действительности ее реализация оказывается невозможной. На фактическом господстве, которое предполагается правом владения, далеко не уедешь. Защита законом владельца, независимо от того, подкреплено его требование правом или нет, означает защиту права владельца в рамках порядка, основанного на собственности, а не вне его. В рамках этого порядка добросовестный владелец и владелец, чье право приобретено за сроком давности, становятся собственниками, а владение движимыми вещами служит основанием для того, чтобы признать за владельцем право собственности. Владение является следствием собственности и возвращается в рамки собственности, оно остается сопутствующим.

Если же государство оставляет за собой право собственности, выступая в качестве единственного привилегированного собственника, монопольного обладателя собственности, в качестве такого юридического лица, по отношению к которому все физические лица являются владельцами и держателями, то оно и должно вести себя как собственник. Государство должно признавать и бережно охранять вещественные границы собственности. Только в этом случае оно станет преуспевающим собственником, а иначе утратит свою собственность так же, как утрачивает ее в этих условиях любой частный собственник. В условиях коллектива государство оказывается в таком же положении, в каком оказался в свое время машинный капиталист, желавший оставаться собственником по отношению к собственным машинам. Монополизированная собственность государства преобразуется в техническом коллективе. Таково ее предназначение, которого она не может избежать. Собственность государства вкладывается в развитие и расширение коллектива и таким образом исчезает, как исчезают вырубаемые и искусственно не возобновляемые леса, как исчезают месторождения в результате выкачивания и использования запасов. Бережное отношение к вещественным границам не входит в число задач коллектива. В условиях коллектива неизбежен процесс отчуждения собственности, но в результате экспроприации коллектив еще не превращается в собственника. Коллектив и порядок, основанный на собственности, в настоящее время так переплетены друг с другом, находятся в таких запутанных отношениях, что зачастую в них трудно разобраться. Но где царит автоматическое производство, где изготавливается потребление и выработанная продукция потребляется, сопровождаясь все возрастающими убытками, неразрывно связанными с машинной техникой, там как раз и находится место, куда в условиях технического коллектива проваливается собственность. Вместе с нею уменьшается и право владения, так как статус владельца отнюдь не характерен для рабочего. Он — держатель, не владеющий техническими средствами производства и не имеющий на них права собственности, стать собственником и владельцем он может только вне технического коллектива.

Если коллектив более терпим к владельцу, чем к собственнику, то это обусловлено определенными причинами. Владение наносит миру вещей больший ущерб, чем собственность. Хотя владение предполагает известную обоюдность, однако она выражена далеко не в такой сильной степени, как обоюдность, свойственная собственности, поскольку право владения не носит исключительного характера, а следовательно, и не накладывает на владельца исключительных обязательств. Поэтому владелец не может быть таким же заботливым попечителем, как собственник. Владение стоит к потреблению ближе, чем собственность, оно теснее связано с использованием. И там, где пошатнулись устои собственности, владение становится более ущербным, растратным и расточительным, оно все более подстраивается под потребление.

К чему ведут все эти рассуждения? Человек в наше время становится все менее способным к тому, чтобы иметь собственность. Это связано с развитием и распространением машинной техники, которая использует для себя собственность, нанося ей урон, потому что она нацелена на производство и потребление, на использование и безжалостное потребление. В той сфере, где царят машины, понятия, связанные с собственностью, выхолащиваются, в этой сфере на первый план выходит голое пользование. Что может быть пригоднее для использования, чем машина? Пригодность машины к использованию столь велика, что машина способна не подчиняться собственности, ее можно воспринимать и понимать с точки зрения применения, отвлекаясь от всего остального. Однако всякое использование носит односторонний характер, в использовании отсутствует обоюдность. Техник только пользуется окружающим миром, поэтому он его истребляет всеми средствами проницательного, строго последовательного, рационального мышления. Но истребляя окружающий мир путем использования, Техник не создает ничего такого, что могло бы восполнить урон, нанесенный потреблением. Его ссылки на огромные достижения в области развития техники и организации не могут служить оправданием. Потому что и аппаратура и организация, как бы великолепно они ни были сконструированы, все равно остаются механизмами потребления.

15

Деньги и материальные ценности, отличные от денег, в правовом отношении подчиняются одним и тем же основным понятиям, однако между ними изначально существуют различия. Деньги все более и более отделяются от вещей и материальных ценностей, утверждаясь в качестве особой силы, противостоящей всему остальному миру вещей и занимающей по отношению к ним командную позицию. Деньги завоевывают себе господствующее положение в мире вещей, превратившись в посредника, сосредоточившись исключительно на задаче обращения, обретя законную силу погашать любые обязательства и служить средством адекватного расчета по любым сделкам. Деньги сберегают труд и способствуют разделению труда. Такое множество достоинств привело меркантилистов к мысли, что все богатство страны заключается в денежной наличности. В этом были согласны Кольбер и Кромвель. А так как в их странах не было рентабельных месторождений золота, они превратили в золотые жилы торговые балансы и навигационные акты своих стран. Мы живем в условиях, которые сильно отличаются от условий того времени. Кроме того, богатый опыт прошедшего времени приучил нас отводить деньгам более скромное место. Уже в вещественных деньгах, превращающихся в валюту, деньги выделяются из мира вещей. Конечно, пока деньги привязаны к какой-то денежной материи, их еще можно считать вещью. Но это особая вещь, она не подпадает под юридические определения других вещей и становится мерой ценности материальных благ. В символических деньгах деньги отделяются от своей материальной основы, а при безналичных расчетах утрачивают даже и символический характер. Этой стадии развития деньги достигают в XIX веке.