Совершенство техники
Шрифт:
Подход собственника к миру вещей мы уже описывали выше. Этот подход предполагает при всех распорядительных правах наличие чего-то не подлежащего распоряжению. Иными словами, обязательность сохранения границ вещей. Субстанция вещи должна сберегаться и приумножаться. Использование опирается на неиспользование, границы потребления определяются неиспользованием. А объем подлежащих замене, потребляемых предметов определяется наличием незаменимых, не подлежащих потреблению. Отдельные части не могут приобретать функциональной самостоятельности. И вещи не рассматриваются с точки зрения внешних функций, так как при таком подходе стираются границы вещей.
Теперь же появляется принципиально новый подход. Для него характерны отчуждение человека от мира вещей, утрата над ними власти. Чем более последовательным становится этот подход, тем больше уничтожаются границы вещей. Отношение к движимому уже не опирается на понятие недвижимого, и их соотношение в этом плане меняется на обратное. Доминирует движение, и в нем теряется все остальное, так как оно неизбежно вовлекается в это движение и под его влиянием меняет свою форму. Если сказано, что технический коллектив производит уже только заменимые и потребляемые предметы, то этим сказано также, что понятие заменимости, являющееся определяющим для составных элементов аппаратуры и аппаратуры в целом, является определяющим и для технического продукта. Техническое производство создает совокупность заменимых товаров. Если различимость, свойственная миру вещей, представляет собой коррелят устойчивых вещных границ, которые в условиях собственности определяются личностным началом, то признаком технического продукта является неразличимость. Нормирование приводит к неразличимости, так как пропали границы вещей; упорядочивающим методом становится нумерация, с помощью которой после исчезновения границ у вещей обеспечивается опознаваемость составных элементов. Элемент является уже не составной частью вещи, а функцией. Он имеет отношение к функционированию, его движение происходит в рамках функционально работающей организации. Без технической организации технический продукт был бы немыслим, не мог бы существовать. Отличительными признаками единицы поточного производства в виде товара определенной марки является ее
Если бы у таких товаров имелись какие-то различия, то вместо представления о высоком качестве они вызывали бы только подозрение, что технический метод дал какой-то сбой, что предмет сделан небрежно. Единообразие формы и материала является безусловным требованием. Когда говорят об определенной марке товара, уже само слово «марка» подсказывает, что вещь превратилась в составной элемент. Покупая тюбик крема для бритья, электрическую кухонную плиту, радиоприемник, килограммовую банку консервированных абрикосов фабричной упаковки, человек покупает определенный тип товара. Он выбирает норму. А реклама, неразрывно связанная с нормированным производством, представляет собой механический множительный метод, неустанно вдалбливающий в наше сознание процесс типизации, нормирования, стандартизации. В этом состоит важнейшая функция рекламы. Она неустанно обращается к проходящим мимо потребителям с призывом выбрать определенный тип товара. В ее задачи не входит напоминать о границах вещей или способствовать развитию — весьма проблематичных — индивидуальных запросов. Вместо этого реклама направляет формирование воли и волевых предпочтений членов коллектива, и судить о ней можно именно по результатам в этой области. Все, что создается техническим производством, представляет собой те или иные типовые образцы, ничего кроме типов оно не производит. Самый процесс производства представляет собой типовой процесс. Такое понятие, как тип, отражает появление автоматически производимого продукта. И процесс нормирования нацелен на сокращение числа типов. В этом соревновании побеждает тот тип, который наиболее однозначно отвечает требованиям заменимости и потребительских качеств, в которых ярче всего выражены свойства заменимости, потребительского использования и неразличимости. Типовой образец возникает в результате автоматизированного процесса отвлечения, типовое служит выражением единообразия и повторяемости процесса отвлечения. Разумеется, здесь речь идет не о типичности в смысле теологического фигуризма, который исходит из предположения о существовании соответствий и типичных событий, их можно проследить на протяжении сменяющихся эпох. Слово «тип» используется в наше время и в отношении человека. Так, кинопромышленность ищет на роли своих героев исполнителей, представляющих конкретный тип, то есть ей требуется такой исполнитель, который соответствовал бы механическому множительному методу, ей нужны фотогеничные лица. Под типом тут подразумевается не оригинал в смысле прообраза или образец для подражания, а лишь та сторона человеческого облика, которая лучше всего поддается механическому отвлечению. Под типом понимается образ человека, получаемый путем механического отвлечения от живого оригинала, а не общая для рода или вида идеальная глубинная форма, которая проглядывает в отдельных индивидах. Говорить об идеальной глубинной форме не имеет смысла, если только мы не согласны рассматривать в этом качестве отвлеченные копии. Однако этого не позволяет делать динамика движения, признаком которой является именно отвлечение от исконной формы.
Критика этого движения страдает неполнотой. Те, кто говорит об упадке стиля, сами пользуются мерками упадочнических стилей. Нынешнее движение имеет свой стиль, если понимать под стилем единство всех проявлений. Присутствие такого единства нельзя отрицать — оно настолько очевидно, что его просто невозможно не заметить. Залогом единства этого движения являются механические критерии.
19
Смысл происходящего станет читателю еще понятнее, если он примет во внимание, что условия собственности и владения оказываются теперь в зависимости от развития средств сообщения. Теперь уже не собственность контролирует средства сообщения, а средства сообщения ставят под свой контроль собственность. Механический прогресс тесно связан с решением проблем передвижения, то есть он сам является транспортной проблемой. Мы уже видели, что с прокладкой железных дорог, то есть созданием конвейерных лент на неподвижном основании, была утрачена собственность. Любая машина служит доказательством того, что в результате автоматизации транспорта утрачиваются границы, упраздняется постоянство вещи. Автомобиль не может сохранять форму запряженной лошадьми повозки, которую имел на первых порах, он преображается под действием присущего ему механического начала. Автомобиль совершенствуется в механическом отношении. Но в чем же выражается его совершенство и какими мерками это совершенство можно измерить? В чем же, как не в том, что автомобиль утрачивает свою самостоятельность, так что не только превращается в собрание отдельных частей, но и в целом также становится частью — составной частью технической организации, которая формирует его согласно действующим в ней правилам нормирования и автоматизации. Описание этого процесса содержится уже в самом слове и понятии «тип». Типы становятся более совершенными. На взгляд знающего специалиста, приятным в автомобиле кажется тот факт, что в нем находит соответствующее выражение и обретает соответствующую форму автоматизм движения. Составленные из технических деталей автомашины сами все больше и больше становятся составными частями механической движущейся ленты, которую они не покидают ни во время изготовления, ни в ходе эксплуатации. Понятие механического элемента и механически изготовленного типового изделия совпадают по смыслу, так как для обоих определяющим является один и тот же автоматизм движения. Машины действительно становятся все более целесообразными и тем самым красивыми, а это в данном случае означает, что с точки зрения чисто механических критериев они становятся механическими средствами в чистом виде, открыто обнаруживая и выставляя напоказ свое предназначение. Этот же процесс приводит к тому, что эксплуататорский характер всевозможных машин проступает наружу все более явно и неприкрыто. Машины — это не что иное, как протезы человеческой воли для эксплуатации природы, воли, которая так радикально, мощно и бесспорно орудует на земле, что уже не нуждается ни в каком прикрытии и не боится предстать перед всеми в своем истинном обличии. Насосные станции, циркулярные пилы, турбины сегодня уже никто не скрывает за стенами, в виде готических башен и замков; теперь открыто демонстрируют, какое сопротивление преодолевается при взаимодействии противоположно направленных сил. Желающему увидеть эксплуатацию в самом неприкрытом и обнаженном виде достаточно взглянуть на любую машину. При одном взгляде он тотчас же поймет, что эксплуататорские устремления приняли планетарный размах, что на земле для них больше нет никаких пространственных границ. Приняв во внимание, какую цель имеет механизация понятия времени, он придет также к выводу, что благодаря упорядочиванию понятия времени это не ограниченное в пространстве хищническое хозяйничанье должно втянуть в свою орбиту и человека, что он живет в такой век, когда эти наглые и одновременно изощренные эксплуататорские устремления не останавливаются перед эксплуатацией человека, а, даже напротив, почуяв в нем самый главный и благодатный объект, хватают его мертвой хваткой.
Тот, кто однажды понял, что отношения, основанные на праве собственности и владения, зависят в наше время от механических условий транспорта, поймет также и то, что подрыв собственности связан с тем, что она становится доступна для желающих распоряжаться ею механически. Собственность становится объектом технической эксплуатации. Уже в споре между машинными капиталистами и машинными социалистами речь шла главным образом не о вопросах собственности, а о том, в чьи руки перейдет право механически ею распоряжаться. Это и есть решающий пункт спора. Ничье могущество, даже могущество крупнейшего землевладельца, не опирается больше на собственность. Такие книги, как «Прогресс и бедность» («Progress and Poverty») Генри Джорджа, поражают сегодня наивностью аргументации. Джордж хочет отменить земельную ренту, хочет, чтобы государство выступало в качестве «universal landlord», {191} полагая, что это не только приведет к исчезновению бедности, но и вызовет новое «production of wealth», {192} «а new surplus which society might take for general purposes». {193} Однако показательный опыт такого рода уже поставлен и, как мы могли убедиться, не принес желаемого результата. Я могу уменьшить земельную ренту до минимума или отменить ее совсем, но от этого никто не станет богаче. Государство может de jure отменить земельную ренту, уничтожив собственность, или устранить ее путем усиленного налогового обложения, но все это не порождает богатства. Мы живем уже не в условиях статической экономики, опирающейся на собственность, при которой можно рассчитывать на прибыль. Нынешняя ситуация определяется не экономикой, а техникой, это означает, что аппаратура и организация поглощают любую прибыль. Они решают судьбу собственности, собственность же не решает ничего.
191
Универсальный землевладелец (лат.).
192
Порождение богатства (англ.).
193
Новый излишек, который общество может использовать для общих целей (англ.).
Собственность превращается сегодня во что-то ненужное, обременительное, беззащитное перед любыми посягательствами. Сейчас для приобретения власти, причем столь громадной, о какой и не помышляли былые обладатели собственности, не нужно
20
Мы уже упоминали о том, что личность становится составным элементом целого. Она оказывается элементом аппаратуры и организации. Это превращение и этот распад можно наблюдать повсеместно. На стенке, отделяющей кабину водителя трамвая от пассажирского салона, мы видим табличку, предупреждающую, что разговоры между пассажирами и водителем запрещены. Находящийся на рабочем месте с глазу на глаз с аппаратурой водитель не может вступать в разговоры как человеческая личность, он делается составной частью аппаратуры, которую обслуживает, и только она поэтому имеет право «вступать с ним в разговоры». От водителя требуется внимание и бдительность в отношении аппаратуры. Люди попадают в зону его внимания лишь в качестве элементов механического производственного процесса. Если водитель обращает внимание на людей, значит, на пути движения встретилось какое-то препятствие, образовался затор или произошла авария. Водитель является составным элементом своего трамвая, своего маршрута и своей транспортной сети. Поскольку его функции точно очерчены, то он, можно сказать, превращен в дорожный знак. Водитель управляет движением транспорта иным способом, нежели полицейский-регулировщик (другой живой дорожный знак), но делает это также в соответствии с требованиями и предписаниями своего производственного процесса.
Железные дороги, трамваи, пароходы относятся к сравнительно старой стадии технического развития. Это сразу заметно, если сравнить их с более новыми транспортными автоматами. Например, в более старых автоматах водительское место оставляет водителю значительный простор для движения. Водители локомотивов и кочегары паровозов также имеют достаточно простора для движения — этот простор необходим для постоянного ручного управления, а также для манипуляций по обслуживанию топки. Усовершенствование автоматов означает все большее превращение человеческой личности в составной элемент аппарата. Поэтому сидения человека, обслуживающего такие автоматы, все больше и больше приобретают форму, в которую водитель встраивается наподобие проводящего клапана. Сидение конструируется по такому принципу, который ясно показывает, что водителя рассматривают лишь как составной элемент аппаратуры. Это сразу заметно у автоматов, в которых все добавочные манипуляции сводятся к функциям управления, например у самолета. Летчик, который не летает, а управляет летящим аппаратом при помощи рычагов, так вписан в аппаратуру в качестве составного элемента, что в его кабине оставлено ровно столько места, сколько требуется для манипулирования рычагами. Водитель громадной гоночной машины, которой не случайно придается форма гранаты, сидит за рулем словно вентиль. Аппаратура все чаще производит такое впечатление, будто человек в нее встроен, вмонтирован. Он исчезает как личность, приобретая вид функционально работающего составного элемента. Зачастую человека даже нельзя разглядеть, так как его скрывают очки, маски, защитные костюмы, или же мы не видим его лица, склоненного над автоматикой, а видим только спину или затылок. Человек, ставший составным элементом, неизбежно теряет лицо. Тот, кто обращает на это внимание, может сделать самые неожиданные наблюдения. Составной элемент становится анонимным. А безликая анонимность технического треста проявляется во всех его функциях, в аппаратуре и организации, в предметах и в людях.
Собственник по определению не может быть ни функционером, ни конструктивным элементом мира вещей. Собственник — личность, и как личность он определяет границы вещей. Но в условиях автоматического производства исчезает не только вещь с соответственными вещными границами, но и личность, определяющая границы вещи. Она может сохраняться только частично, только как типовая единица. Она теряется в раздробленном времени, в механической дробности. Противоположность личности и вещи может поддерживаться только пока и то и другое не оказывается подчиненным более общему понятию функции. Предпосылкой собственности является сохранение их противопоставленности. В правовом смысле личность является субъектом права и правовых отношений. Вещь с точки зрения права является объективно определенным предметом внешнего мира. Противоположность лица и вещи одновременно есть их соответствие. Вещь соответствует определяющему ее лицу, является вещью относительно лица, подобно тому как лицо является лицом по отношению к вещи. При этом лицо и человек не одно и то же, поскольку возможно такое лицо, которое не является человеком, например юридическое лицо. Кроме того существуют или существовали в прошлом люди, считающиеся неправомочными, например рабы, к которым относились как к вещи, — они тоже не представляют собой лицо. Автоматизм же устраняет противоположность между лицом и вещью. Это снятие границы не сводится к тому, чтобы относиться к лицу как к вещи, а к вещи как к лицу. Противоположность снимается таким образом, что и к лицу и к вещи начинают относиться как к составной части чего-то, и лицом и вещью начинает управлять одна и та же функция. Вещь и лицо в равной мере становятся типовой единицей, и лицо и вещь одинаково подлежат нормированию и нумерации. И это нормирование и нумерация навязываются им аппаратурой и организацией.
Прохожий на улице и пассажир (passant {194} ) не лицо, а знак дорожного движения. Форма причастия указывает на того, кто причастен к нему и к чему он причастен. В старом смысле слово passant означало «проезжий»; ныне же это — дорожный знак, передвигающийся по дорожной сети. Функция отменяет все его свойства, не относящиеся к свойствам дорожного знака. Как из человека делают конструктивный элемент аппаратуры, так его превращают и в конструктивный элемент организации. В организации он тоже выступает в качестве составного элемента. Все это мы можем наблюдать перед окошечками повсюду разбросанных касс, которые появились в результате организации транспорта. Перед окошечками почтовых отделений, железнодорожных касс, прилавками раздачи в пунктах общественного питания — повсюду мы видим одну и ту же картину. Выстраивающиеся перед ними цепочки очередей — это те же конвейеры, состоящие из людей, превратившихся в элементы конвейерной ленты. Человек, включенный в конвейерную ленту, продвигается к оператору, который обслуживает данную точку, и, соответственно обработанный, выпускается с конвейера функционером, который делит конвейер на отдельные звенья, нумерует их и организует процесс работы. И здесь плавный автоматизм нарушается только людьми, которые не хотят мириться с навязанной им ролью конструктивных элементов. Через окошечки касс выдаются кусочки бумаги: марки, проездные билеты, удостоверения и т. п.; тут происходит встреча двух конвейерных лент: с одной стороны — человеческой, с другой стороны — товарной. Мы можем отчетливо представить себе человеческие потоки, устремляющиеся на поезда, пароходы, самолеты, продвигающиеся по конвейеру аппаратуры подобно тому, как прохожий или пассажир уличного транспорта, как ему и положено по определению, продвигается по дороге, отвечающей понятию конвейерной ленты. Таким образом аппаратура и организация бесперебойно работают как единый механизм. Для кино важно, чтобы исполнители благодаря автоматизму аппаратуры превратились в отвлеченные образы, тогда снятый фильм будет хорошо продаваться, то есть обладать максимальной потребительской ценностью. Ощущение продажности всего происходящего особенно отчетливо выражено в кинематографе, и кинозритель, арендующий на время сеанса как место в зале, так и самое зрелище, желает получить должное впечатление и удовольствие. Продаются не только билеты или сам фильм, но и расцветающая на экране улыбка кинодивы и подчеркнутая оптикой природная сексапильность знаменитого киноактера. Занимательность фильма, составляющая предмет развлечения зрителя, основана на сексуальности, даже сексуальность превращена здесь в функцию. Впечатление продажности действия возникает, потому что техническое достоинство фильма, скроенного из привлекательных с точки зрения потребления элементов, состоит в его потребительских качествах. Преимущество кино перед театром заключается в том, что кино — это мертвый театр, который предоставляет зрителю возможность более потребительского восприятия. По отношению к этому миру теней зритель может занимать более пассивную позицию, чем по отношению к живому актеру; удовольствие кинозрителя состоит в том, что он пассивно переживает душевные движения, что пассивные переживания позволяют ему не тратить лишних усилий на собственные душевные движения. Темнота и музыка убаюкивают людей, их взгляды невольно фиксируются на ярко освещенной картинке — в таких помещениях сны наяву переживаются как бы автоматически и без участия сознания. Наблюдая за этим, начинаешь понимать, что здесь происходит взаимодействие аппаратуры и организации. Зрители послушно следят за механическим движением, во всем ощущается действие автоматизма. Тип обладает стереотипностью, стереотипность является признаком отвлечения от служащей прообразом личности. Причина популярности знаменитого исполнителя заключается именно в этой отвлеченности, благодаря которой его образ, его фотография, отчужденная копия его личности превращаются во всеми любимый суррогат. Понятие суррогата, эрзаца само собой образуется всюду, где механическая повторяемость действия соединяется с отвлеченной копией. Этот процесс можно сравнить с использованием сахарина — препарата, изготовленного из толуола каменноугольной смолы, который не усваивается организмом, искусственно подставляется в ряд растительных сахаров. Сахарин обманывает человеческий организм неприемлемой для него сладостью, которая никак не используется и не перерабатывается во что-то живое.
194
Немецкое слово der Passant, представляющее собой заимствование из французского языка, по форме является субстантивированным причастием.