Совьетика
Шрифт:
И я так на нее посмотрела, что Сова больше не посмела со мною спорить и молча задним ходом ретировалась.
– Я тебя еще никогда такой не видела!- сказала мне мама шепотом, когда Лиза заснула.
– Ну, надо же кому-то за нее было вступиться…
После этого я ожидала каких-нибудь врачебных санкций – и уже была готова к тому, чтобы «начкать» словесно и доктору, включая сравнение с Бухенвальдом (очень для голландцев болезненное). Но ничего не произошло – Сова просто оставила Лизу по ночам в покое. И я еще раз убедилась, что в Голландии кто осмеливается – тот и прав. Трусы они, голландцы…
Когда прошли уже три вот такие кошмарные недели, у нас наконец-то произошел настоящий маленький праздник. Лиза перестала дергать ногой. И начала самостоятельно
Видели бы вы лицо того горе-эскулапа, который с такой непрошибаемой уверенностью заверял меня еще совсем недавно, что Лиза обречена на существование овоща! Когда я с гордостью провозила ее инвалидскую коляску мимо его кабинета со стеклянной стеной, и он видел ее – не дергавшую уже ногой и даже поворачивающую голову на звуки моего голоса! Он был поражен, а я – горда, так горда, словно Лиза взяла планку с рекордной высотой на мировом чемпионате.
Когда Лиза начала есть сама – жадно, с почти звериным урчанием,- я засмеялась от счастья. Мне казалось, что теперь, когда она наконец-то начинает проявлять черты обычного человеческого поведения, самое страшное уже позади. Будет кушать – пойдет на поправку. Меня не смутили даже слова одной из медсестер, что проявление самых элементарных рефлексов еще ни о чем не говорит. Слушайте,ну нельзя же быть такими пессимистами! И как эти голландцы только живут с таким грузом негативного взгляда на жизнь? Так и удавиться недолго.
Лиза поминутно облизывала теперь больничную кровать. Так было недолго и какую-нибудь заразу подцепить, и мама взяла и натерла кровать в целях дезинфекции чесноком. На Лизу это не повлияло: она даже урчала от удовольствия, облизывая чесночную кроватную спинку. Зато врачи начали побаиваться к нам после этого чеснока заходить – словно вампиры в легендах.
Через месяц нам сказали, что Лизу выписывают. Несмотря на то, что ей нужны были ежедневные процедуры, что она по-прежнему еще не могла ходить, и что от нее с начала болезни осталась одна лишь тень. Я вспомнила, куда нам с ней предстояло возвращаться – в маленькую комнату на 3 этаже, куда надо было подниматься по крутой лестнице, с двухъярусной ржавой кроватью, где даже, чтобы помыться в ванной, надо было стоять в очереди, – приют с его побудками и ежедневными собраниями. И мне стало не по себе.
– Но ведь она же еще в таком тяжелом состоянии… – попыталась было объяснить я.
– Мефрау… – и мне мягко намекнули на то, сколько Лизино пребывание в больнице стоит. Хотя платить должна была наша страховая компания, и номер полиса мы к тому времени уже выяснили.
«Господи, да ведь я же забыл, где я!»- подумала я в который уже раз за эти годы.
– Я придумал такую конструкцию, чтобы счет страховой компании не попал в руки к Вашему мужу, – важно сказал мне на прощание доктор. И мне ничего не оставалось, кроме как сердечно его за это поблагодарить. С паршивой овцы хоть шерсти клок…Он ведь не обязан был этого делать!
Лизу поставили в очередь на место в реабилитационном центре – в другом городке, куда мне придется возить ее, почти парализованную, каждый день на общественном транспорте. За свой счет – а автобус стоит в Голландии не советские 5 копеек… Естественно, работать я теперь не могла, студенческие мои деньги тоже подходили к концу. Но это уже никого не интересовало…
…– Не переживай ты так!- услышала я словно в тумане голос Кармелы. И вернулась в реальность.- Думаю, что пронесет. Просто я сочла нужным тебя предупредить.
– А я и не переживаю, – честно сказала я, – Спасибо, Кармела.
Танцевальный урок скоро закончился, и через некоторое время началось собрание нашего боливарийского кружка. Я представила Ойшина своим антильским товарищам – конечно же, как Алана Рамси. Но Кармела быстро догадалась, откуда он: думаю, что она вообще знала о нашей миссии больше, чем мы ей рассказывали. И подмигнула мне, шепнув на ухо:
– Настоящий ирландец? Как те трое, что были у нас в Колумбии?
Я поняла, что именно она имееет в виду, и замялась, не желая поднимать
Собственно говоря, нам в любом случае некогда было обсуждать аспекты ирландского мирного процесса и прерванного мирного процесса в Колумбии – обстановка на собрании на этот раз была тревожная.
– Анализ данных за прошедшие месяцы показывает, что американские самолеты участили свои вылеты с начала сентября прошлого года чуть ли не в два раза. Вместе с тем, по моим данным, – доложил нам сержант Марчена, – число осмотренных нами лодок и кораблей и подозрительных самолетов, данные о которых были нам переданы американцами, выросло за это же время всего на полтора процента, а количество конфискованного кокаина держится на прежнем уровне. С чем же связано такое усиление летательной активности? Этот вопрос напрашивается сам собой. У меня есть свои предположения, но хотелось бы сначала выслушать других товарищей. У кого есть какие-нибудь соображения на этот счет? – и он обвел всех нас взглядом.
– Можно мне?- поднял руку средних лет антилец по имени Рафаэлито – местный профсоюзный активист, один из тех, кто жил неподалеку от аэроопорта – Примечательно, что вылеты американцев резко участились после того, как Венесуэлу посетили российские стратегические бомбардировщики. И еще более участились к началу российско-венесуэльских военно-морских учений. Более того, около 85% всех зарегистрированных нами вылетов было осуществлено именно в юго-восточном направлении – в направлении Венесуэлы, хотя подавляющая часть конфискованного кокаина была найдена на лодках, отправлявшихся из Колумбии, как Зигфрид может вам подтвердить, – для убедительности он махнул рукой в сторону сержанта Марчены. – Думаю, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что русские задели это осиное гнездо… Помните, как говорил Чавес? «Это предупреждение. Россия с нами… Мы – стратегические союзники. Это сигнал империи. Венесуэла больше не бедна и не одна» .
– Но это еще не все. И даже не главное- сказала вдруг негромко Мария- Елена, доминикана из Кампо-Алегре, – К нам недавно приходил гаитянин, который подрабатывает у янки. Жан-Батист. Он у них вроде мальчика на побегушках, так и пасется при базе. О'Лири брал его как-то к себе в качестве садовника- американцы у нас тут чувствуют себя расслабленно, мусульмане на Кюрасао наперечет, большинство населения обожает американские телеканалы, впитало в себя всю эту гадость чуть ли не с младенчества, и если бы не тот случай с Чуранди… Хоть тот американец и отдал ему в конце концов медаль, но осадок у людей в душе остался. Извините, что я отвлекаюсь… Хотела описать контекст. В общем, на нашего гаитянина там никто не обращает внимания – как на предмет обихода, тем более, что английский у него не ахти. Лексикон в обьеме Терминатора. Но даже с таким своим ограниченным английским он понял, что на Кюрасао скоро произойдет что-то из ряда вон выходящее. По его словам, О'Лири говорил с «толстым голландцем» (не иначе, как ваш полковник Ветерхолт), пока он подстригал в саду кусты, окно было открыто, и… «Толстый голландец» сказал О' Лири, что «самолет скоро привезут»- обратите внимание, именно «привезут», а не «прилетит». (Я переспрашивала Жана-Батиста 3 раза – он клянется, что запомнил точно.) И что после этого «пират Уго попадет в мышеловку». Даже наш гаитянин понял, что речь идет о Чавесе – но в какую мышеловку, и при чем тут самолет, который кто-то привезет? Больше Жан-Батист ничего не понял. Как, к сожалению, и я. Но у него такое природное чутье на опасности, ребята! Хорошо, что я давно его знаю…Видите ли, он давно уже пытается уговорить меня бросить Кампо Алегре и уехать с ним в Суринам. И рассказывал мне услышанное он для того, чтобы убедить меня, что на Кюрасао скоро будет опасно. «Давай уедем с тобой, ma cherie ,»-сказал он, – «Уедем сейчас, пока ничего не случилось, а то еще начнется война…» Соблазнительно, конечно, но нельзя это дело оставлять так.