Совьетика
Шрифт:
– М-да… я, кажется, немного перебрал! Что это она там пишет?- громогласно на весь салон произнес он, так, будто бы меня рядом и не было. Я заметила, что находясь в других странах (и даже еще только в полете на пути к ним!), голландцы позволяют себе то, чего они сами себе не позволяли в своей родной стране: быть самими собой. Может, поэтому у них обычно были такие грустные лица, когда им приходилось домой возвращаться?…
Мне было глубоко противно наблюдать за этой парочкой и их лизаниями через пару часов после знакомства. Они уже договаривались, где они встретятся на Антиллах, и обменивались телефонами, а у меня не выходила из головы картинка темнокожей
Полет до Кюрасао длинный, часов 9, не меньше. Из-за перегара, которым уже разило от голландца, было трудно заснуть. А алкоголь все не переставали подавать, и я вздохнула с облечением, когда самолет наконец пошел на посадку.
Сверху была видна ослепительно красная земля, резко контрастировавшая с глубокой, темной синевой моря и утыканная казавшимися с высоты игрушечными колючками кактусов. Я тогда не знала еще, что эта область на Кюрасао так и называется – Тера Кора . Кое-где на фоне этого пустынного, похожего на марсианский пейзажа виднелись белые как ромашки головки ветряных электрических турбин.
Как только я вышла на трап, меня обдало горячим воздухом – горячим настолько, что на секунду перехватило дух. Еще несколько недель я не могла к этому привыкнуть: сидя в машине с кондиционером (невиданное тогда в Европе дело!), я начисто забывала о том, какая жара на улице, и всякий раз ступив наружу из ее прохладно-уютной глубины, поражалась этому.
А еще я поняла, что даже самый прочный лак для волос не поможет здесь сохранить в порядке свою прическу – настолько сильный дул ветер. По этой же причине большинство женщин здесь носили брюки, или короткие обтягивающие комбинезончики, которые местные жители называли «пегадиту», или хотя бы велошорты под юбками: ветер задирал юбки немилосердно.
Сонни уже ждал меня. За время, проведенное им на родном острове, он немного поправился, но это было ему даже к лицу. И загорел! Кожа у него потемнела и стала цвета какао без молока. На носу выступили веснушки! Мы с ним не могли оторвать друг от друга восторженных глаз – как два молочных теленка, впервые выпущенных на просторы солнечного луга…
Была суббота, он был свободен, спешить нам было некуда. День для меня начался, казалось, целую вечность назад, а на улице все еще вовсю палило немилосердное солнце. Я никогда раньше не бывала в тропиках и не представляла себе, какой оно может быть силы.
Сонни только вчера проводил в Голландию свою маму – мы с ней неудачно разминулись. Жил он все это время, оказывается, не в своем родном доме: их дом мама сдала жильцам. Его приютила бабушка.
Семья матери Сонни жила неподалеку от аэропорта. Здесь прошло все его детство, и он с гордостью демонстрировал мне свои родные места. Я с любопытством оглядывалась вокруг, а на меня с не меньшим любопытством смотрели местные дети. Они были белые, хоть и смуглые – хотя, как я успела заметить пока мы добирались до Сонниных родных, большинство населения острова было темнокожим. Одна из девочек подбежала ко мне и что-то сказала на непонятном мне языке. Я смешалась, а Сонни расхохотался.
– Это наши соседи, португальцы. Я сказал им, что ты тоже португалка, а они и поверили! Вы, русские, внешне похожи
Португальцы – единственные на Кюрасао, кто еще занимается земледелием. Уж слишком неблагодатная здесь почва. На острове нет ни одной реки, почти круглый год здесь сухо, а дожди проносятся молниеносно и шумно, и после них почти сразу же все высыхает. Кроме подземных источников в некоторых местах (у людей, на чьих участках они есть, обычно имеется колодец возле дома), питьевую воду здесь добывают путем опреснения морской, и она очень дорогая. Эту же воду используют и для полива, и потому содержать здесь хороший зеленый сад – роскошь, которая по карману далеко не каждому.
А еще португальцы славятся тем, какие они замечательные мороженщики.
Земля вокруг была совершенно сухая, хотя и не такая красная, как возле самого аэропорта. Единственное, что росло здесь самопроизвольно, были колючки и всяческой формы кактусы. Это сверху из самолета они казались игрушечными, а на самом деле достигали здесь такой высоты, что многие жители Кюрасао традиционно выращивали их вокруг дома вместо забора: дешево и сердито. А еще здесь росли деревья с причудливо снесенными на один бок кронами, похожие на задутую ураганом свечу: из-за непрекращающегося морского ветра. Они назывались дивидиви. По острову слонялись стаи беспризорных коз, пожиравших и кактусы что помельче, и всяческие колючки, и все, что попадется на их пути. Если на их пути попадался благопристойный сад с фруктовыми деревьями, начиналась страшная паника: его зажиточные хозяева вкупе с садовником, а то и с другими работниками гоняли коз чем попало, чтобы его спасти.
Бабушка Сонни ждала нас на кухне своего дома. Дом был старый, но большой, светлый и просторный, с каменной открытой верандой, называвшейся американским словом «porch”, укрытой поросшей диким виноградом крышей, на которой стояло старое кресло-качалка. Все двери и окна в доме были раскрыты настежь, ветер гулял по дому, и во всех комнатах работали вентиляторы. Было прохладно и хорошо. Где-то в углу кухни под полом шуршали мыши. Временами по стенам и даже потолку пробегали быстрые как молнии лагадиши – мелкие ящерицы, на которых никто,кроме меня, не обращал внимания. Я сначала ужасно боялась, что они упадут на меня сверху, но через несколько дней поняла, что в намерения лагадиши вовсе не входило падать на человеческие головы. А вскоре я, как и сами островитяне, совершенно к ним привыкла и даже стала считать их симпатичными.
Бабушка – Май оказалась красивой величавой женщиной с очень темной, почти черной кожей. У нее был крутой нрав, она пользовалась в семье непререкаемым авторитетом и была крайне набожна. В церковь Май ходила даже не раз в неделю, а каждый день. Это был настоящий матриарх! Как в какой-нибудь африканской деревне (хотя сами антильцы за подобное сравнение могут обидеться, я в нем ничего обидного не вижу), большинство ее детей жило в отдельных домах вокруг ее дома или в непосредственной близости от него.
Дедушка Сонни, который давно умер, судя по фотографии, был намного светлее ее, и многие дети пошли в него – как цветом кожи, так и оттопыренными ушами. У них было 12 детей: четыре дочери, среди которых и Луиза, мама Сонни и Петронелла, мама Харольда, и 8 сыновей. Профессии у них были самые разные: таксист, строитель, полицейский, учительница… И даже телохранитель одного из известных антильских политиков! Дядя Уго, тяжеловесный, с лицом боксера и с симпатичной арубанской женой индейского типа и с 3 взрослыми детьми, жил тут же рядом.