Совьетика
Шрифт:
***
… Комнатка, где поселились мы с Сонни – маленькая, душная, несмотря на то, что всю ночь в ней открыты все окна и работает на полную катушку вентилятор. Кухни в доме этом нет, есть только две маленькие спальни – наша и Омайры, плюс душ с туалетом и зал, заставленный заржавелыми пыльными фитнесс-аппаратами, на которых Омайра время от времени со скуки упражняется.
Хотя было воскресенье, нас все равно разбудили рано утром – когда еще даже как следует не рассвело. Бабушкины петухи. У нее их было целых 4 горластых штуки, и они имели обыкновение собираться со своими ритуальными утренними песнями как раз под окнами нашей комнаты! Рассвирепевший спросонья Сонни побежал их ловить, а я – ловить его, так как мне вовсе не хотелось, чтобы он свернул кому-нибудь из них шею. Ведь птица не виновата – против природы не попрешь.
Но Сонни и не думал сворачивать петухам шеи. Изловчившись, он поймал одного из них и запер его в пустую клетку под окнами
– Это ему будет урок!- сказал он сурово.
Потом, уже в разгаре дня я пошла посмотреть на него и ужаснулась – у бедняги в клетке не было даже воды, а стояла она на самом солнцепеке! Я не выдержала и тайком от Сонни освободила его.
К слову, с животными на Кюрасао вообще особенно не церемонились. Не хочу показаться такой животно-озабоченной, как голландцы (о голландском отношении к животным см выше), но не могу понять, зачем непременно надо бросать камнями в любую пробегающую мимо кошку или собаку. Я попыталась выяснить мнение местного населения на этот счет. «Пусть знают свое место!»- таким был почти единодушный приговор. И кошки и собаки его знали: при приближении людей большинство из них ловко прятались. Прячутся от людей не только собаки и кошки: и застенчивые огромные зеленые игуаны, которых мне показывал на Вестпюнте Сонни, тоже. Они знают, что из них могут сделать суп.
Кроме кур, у Май была еще и парочка коз. К ним относились немного лучше: козы паслись по крайней мере в тенечке. А еще кто-то притащил Май маленькую собачонку, с которой я любила играть. Но накануне нашего отъездв в Голландию ее заперли в такую же вот железную клетку на солнцепеке, и я до сих пор стараюсь не думать, выжила ли она после этого, хотя прошло уже больше 10 лет….
Извините, что начала свой рассказ о Кюрасао с таких невеселых ноток. «Цивилизованный» читатель – завсегдатай магазинов с попонками для собачек, конечно, возмутится и воскликнет, что остров этот населен какими-то монстрами, но это совсем не так. Просто у этих людей, как мне кажется, за века рабства и дискриминации накопилось много клокочущих внутри фрустраций, которые хочется на ком-то выразить. А фрустрации все выражают, как правило, на тех, кто слабее – вне зависимости от степени собственной цивилизованности. Для этого достаточно посмотреть, например, на настоящую эпидемию расправы с собственными детьми после развода (из серии «не доставайся, собака, ни тебе, ни мне!» – как говаривалось в русской сказке), охватившую сегодня те же благополучные Нидерланды. Или на ставшие практически ежедневными изнасилования в мирной ныне Северной Ирландии, которая, как уверен Иан Пейсли, должна стать примером для всего остального мира… Не говоря уже о том, как затравливают здесь собаками котов обкурившиеся черт знает чего дети мирного процесса (ведь ИРА теперь не борется с наркоторговцами, а больше некому…). О том, как обращаются не с животными даже, а с людьми в перенявшей наконец-то общечеловеческие ценности России, и вовсе лучше промолчать. Так что «кто без греха, тот пусть первый бросит камень…» и т.п.
Потянулись удивительные дни… Мне несказанно повезло, что мое пребывание на Кюрасао было не просто отдыхом, что я не валялась целый день на пляже среди голландцев и американцев где-нибудь в отеле Ван дер Фалка, зная местных людей только по подношению мне коктейлей и уборке моей комнаты. Я оказалась в самой их гуще, жила среди них, даже некоторое время работала и имела возможность по-настоящему узнать их и увидеть их жизнь без прикрас. Самое прекрасное и необъяснимое – что я совсем не чувствовала себя на Кюрасао чужой, хотя естественно, все знали и видели, что я не местная. Я впервые в жизни оказалась в меньшинстве, среди людей с другим цветом кожи – и дай-то бог, чтобы так обращались с людьми с другим цветом кожи в своих странах «цивилизованные» европейцы, как жители Кюрасао обращались со мной!
В таких странах, как Антилы, быть туристом в западно-массовом понимании слова стыдно и противно. Это означает ставить себя над народом, «облагодетельствовав» его своими чаевыми. Такой туризм не по мне. Он претит советскому человеку.
Конечно, мне хотелось повидать на острове как можно больше мест и каждый день – по возможности что-нибудь новое. Это оказалось невозможным по техническим причинам: у Сонни не было машины, а сам он 5 дней в неделю был занят на практике. На место работы его обычно подвозил кто-нибудь из родственников, с работы -тоже. В выходные, когда мне – что греха таить!- хотелось на море, ему хотелось просто отдохнуть:поваляться в гамаке в тени пальм. Не надо забывать, что море для него было чем-то вроде дома-музея одного знаменитого русского писателя в нашей области для меня: я отродясь не бывала там, хотя это в двух шагах от моего дома, пока меня не попросили свозить их туда знакомые голландки: когда что-то совсем рядом, то как бы оно ни было интересно, всегда думаешь, что еще всегда туда успеешь!
Общественный транспорт на острове, как я быстро поняла, был развит очень слабо. Время от времени мимо дома проезжали
– Ты с ума сошла!- воскликнул Сонни.
– Почему? Такое расстояние мне вполне по силам.
– Белая женщина будет здесь ходить по дорогам одна??!
– А что? А если на велосипеде?
– Я же говорю, что ты с ума сошла!- и больше никаких объяснений мне от него добиться не удалось.
К слову, Кюрасао в то время, в далеком 1992 году, совсем не был таким опасным, как сегодня. Огнестрельного оружия не было практически ни у кого. Один-единственный раз во время какого-то уличного праздника кто-то где-то выхватил пистолет – я была в толпе и даже сама его не видела, он даже не выстрелил, но началась такая паника, и толпа так рванула в разные стороны, что было ясно: это здесь событие из ряда вон выходящее. Как интересно, что огнестрельное оружие наводнило Кюрасао ну практически одновременно с американской военщиной, которая здесь теперь находится якобы для борьбы с наркотрафиком….
Если я оказывалась где-то одна, никто на меня не набрасывался. Кюрасаоские мужчины, как и кубинцы, привлекают твое внимание змеиным свистом и шипением:
– Пс-с-ст! Пс-с-ст! – раздается откуда-нибудь из-за угла. Сначала я даже не понимала, в чем дело. А когда поняла, то это развеселило меня до глубины души. Уж слишком забавно оно звучало!
Так что, я думаю, все дело было только в том, что Сонни меня ревновал. И совершенно, между прочим, напрасно. Другие мужчины меня абсолютно не интересовали. Даже Бобби, раз уж на то пошло.
В любом случае, походы в город или на пляж были редкостью. И это было даже хорошо: так они стали для меня чем-то по-настоящему особым!
….Виллемстад чем-то похож на праздничный пряник: по крайней мере, его парадные улицы, с их колониальными голландскими домами. Я с первого взгляда окончательно и бесповоротно влюбилась в оба его моста, названных – как же еще может быть в этом свободном мире? – конечно, именами голландских королев. Понтонный мост для пешеходов, раскачивающийся у тебя под ногами, который отводили в сторону всякий раз, когда в бухту Виллемстада заходил или выходил из нее корабль. И высоченный – такой, что под ним любой круизный лайнер или танкер пройдет – мост для машин, по которому пешеходам ходить запрещалось.Тем не менее, он был излюбленным местом на острове для желающих покончить жизнь самоубийством… Мосты эти соединяют две части города – Пунду (центр) и Отрабанду , более новую его часть. Вообще, резкой границы между населенными пунктами на Кюрасао нет. Если добираться от Сонниного дома до Виллемстада, то кажется, что дома тянутся почти непрерывной стеной. В Пунде – дорогие ювелирные лавочки, толстенькие американские туристы в шортах, куча ресторанов фаст-фуд и старейшая в западном полушарии действующая синагога. А еще – плавучий рынок, на котором знойные латиноамериканские кампенсинос прямо с лодок продают свежие овощи и фрукты. Практически вся зелень на Кюрасао – импортная, из соседней Венесуэлы; большая часть прдуктов питания – тоже оттуда и из Америки. Это было хорошо заметно, когда мы с Сонни ходили за покупками в ближайший к его дому супермаркет – «Эсперамос». Здесь были всякие штучки-дрючки, о которых я в Европе и не слышала, например, порошковый американский напиток «для бедных» «Cool Aid». «Для бедных» – потому что было намного дешевле развести его в воде, чем покупать натуральные соки. После Советского Союза такие вещи на Западе не переставали меня поражать: у нас наоборот, все натуральное – соки, хлопковые ткани и т.п. было намного дешевле искусственного! Не понимала я и реклам, в которых естественные или органические продукты нахваливались: разве это не само собой разумеется, что это нормально?…
На Кюрасао я впервые в жизни увидела работающих детей: подрабатывающих упаковкой продуктов в сумки на выходе из магазина у кассы и тем, что помогают вам эти сумки донести до машины. Было ужасно неловко от этого. Я не привыкла, чтобы меня обслуживали. Разве я инвалид или ветеран?
Кроме мостов, в Виллемстаде бросалась в глаза «раффинадерей» или на папиаменто «рефинерия» – нефтеочистительный завод, почти в центре, недалеко от них. Когда-то он принадлежал «Шелл», и на нем работала значительная часть мужского населения острова. Ко времени моей туда поездки он уже давно был передан в аренду венесуэльской фирме – после увольнения большей части работников,- и нефть здесь перерабатывалась венесуэльская. Под определенным углом от завода исходил совершенно зверский запах. Одна из Сонниных тетей – только не с материнской, а с отцовской стороны – жила почти у самой «рефинерии», и у нее возле дома впору было круглосуточно носить противогаз… С охраной окружающей среды на Кюрасао вообще дело обстояло неважно.