Совьетика
Шрифт:
Один раз во время моей поездки на заводе возник небольшой пожар… Ребята, я не шучу: практически весь остров бросил работать, и все кто мог съехались туда – посмотреть, что же будет дальше Слава богу, обошлось без жертв…
Развлечений у рядовых местных жителей было немного: каждый вечер практически все население острова усаживалось у телевизоров – смотреть очередную серию венесуэльского сериала «Cara Sucia” по каналу «Веневизьон”. У нас в советское время бесконечных, как прожеванная жевательная резинка, сериалов не было, и мне трудно было привыкнуть к этому жанру, тем более не зная языка. За компанию я усаживалась у телевизора с Сонни и Омайрой, которые наперебой пересказывали мне происходящее на экране. По субботам
Никаких тебе опер или театров здесь не было. Я не имею в виду только европейских – местных тоже. Были дискотеки, казино и бары. Даже кинотеатры к тому времени уже вымерли на Кюрасао как сорт развлечения. Остались только пустые их здания.
Большим событием в жизни острова стал приезд на него венесуэльских телевизионщиков из того же субботнего шоу. В один из погожих деньков они снимали прыжок каскадера (bungee jumping) с моего любимого высокого моста. Опять- таки посмотреть на это собрался практически весь остров – хотя съемки проходили в рабочее время. К нашему разочарованию, каскадер прыгнул всего только раз, после чего в рупор громогласно объявили:
– E no ta bula mas! – - чтобы все расходились по домам. А потом далеко от города, субботним вечером шла прямая трансляция концерта местных и венесуэльских музыкантов. Помню, как на нем выступал Гильермо Давила – актер из «Кары Сусии». Омайра до такой степени хотела его увидеть, что поехала туда с нами даже больная. Май не велела ей выходить из дому (удивительное дело: ведь Май даже не была ей родственницей, но ее все слушались!), и мы тайно вывезли Омайру на концерт на заднем сиденьи машины, накрыв ее сверху старым одеялом….
После передачи о Рафаэле Ороcко мы с Омайрой на полном серьезе собирались поехать вместе с Кармелой в ее родную Барранкилью, когда она соберется в очередной раз в отпуск к родным. Мы уже строили детальные планы поездки, когда о наших планах проведал Сонни. Он схватился за голову и заявил, что если я так хочу, чтобы мой труп нашли где-нибудь в колумбийских придорожных кустах, то он, конечно, не станет меня останавливать… Из поездки в Колумбию ничего не вышло.
Омайра стала моим самым большим другом на Кюрасао. Ей можно было доверить все – даже массирование больной спины собственного мужа. Она была очень веселая, почти бесшабашная женщина – и тем не менее чем-то глубоко трагичная. Совершенно не похожая на остальных своих трех сестер.
– Я такая потому, что я выросла не дома, а в больнице,- рассказала она, – Я все детство провела в больнице с больной печенью. Мои сестры все помешаны на деньгах и вещах, а я плевать на них хотела.
У Сомайры был единственный сын, которого она очень любила – мальчик лет 12. Но рос он не с ней, а в Голландии у одной из ее сестер: потому что Сомайра не смогла бы на свою зарплату продавщицы его прокормить. (Как тут не вспомнить советский фильм «Дамы приглашают кавалеров», в котором скромная продавщица галантерейного магазина срывается с места, выпрашивает у начальника отпуск и отправляется с бухты-барахты безо всяких финансовых проблем на курорт? А ведь этот фильм был не сказкой,
И еще у нее была одна тайна, которую она сама мне рассказала: за несколько лет до этого она пыталась покончить жизнь самоубийством, наглоталась снотворного, но успела об этом проговориться. И родные всю ночь не давали ей заснуть, обливали ее холодной водой и заставляли ее ходить по комнате. А когда она оклемалась, отправили ее пожить у Май – подальше от собственных родственников.
Когда я вспоминаю, что день рождения у Омайры – в один день с моей Лизой, становится очень не по себе… Нехорошо быть такой суеверной, но я ничего не могу с этим поделать.
Виллемстад был такой же двуслойный, как веселая на поверхности жизнь Омайры. За парадными улицами, тщательно выскребаемыми каждое утро в ожидании опустошения туристских кошельков, скрывался совсем другой город: полуразвалившихся старых домов и нищеты. Настоящей нищеты, которой я, еще тогда незнакомая с грядущими «достижениями» в этой области ельцинской России, никогда в жизни своей вот так, напрямую, в глаза не видала.
Здесь бедствовали не только безработные – были и люди, которые, как Омайра, работали, но не могли себе позволить снова подключить отключенное дома за неуплату электричество – потому что все деньги сверх отведенных на еду у них уходили на бензин, необходимый для того, чтобы до своей работы каждый день добираться. Естественно, у таких людей не было возможности пользоваться холодильником, и из-за этого продукты питания, которые каждый день нужно было покупать поэтому свежими, обходились им еще дороже… Получался замкнутый круг.
Кто мог, бежал от нищеты в Голландию. Или хотя бы стремился вывезти туда своих детей, отдавая их уже живущим в Голландии родственникам – разбивая помимо своей воли семьи и человеческие сердца. Послушать голландцев – так можно подумать, что антильцы эмигрируют в Голландию от какой-то избалованности или лени. Их бы самих хоть на время в шкуру последних – посмотрю, какую бы песенку они тогда запели!
Остров был полон недостроенных домов: люди начинали их строить, чтобы «застолбить» за собой участок (он считался официально занятым только если на нем стояло жилье), но на то, чтобы строительство закончить, не было денег, и поэтому тут и там из зарослей колючек торчали заброшенные фундаменты и стены…
Были и такие, кто никуда не мог себе позволить уехать. Они жили на окраинах острова в деревянных продуваемых ветром хибарках, которые я видела только в документальных фильмах о Ямайке. Мимо этих хибарок иногда со свистом проезжали роскошные «мерседесы» местных политиков, с иголочки одетых по европейской моде. Голландские политики, так любящие говорить об Антилах «met hun vingertje klaar» , там вообще никогда не появлялись.
…Но были и такие, кому даже Кюрасао казался раем на земле: люди, в чьих собственных странах жизнь была еще невыносимее. Кюрасао с каждым годом все больше и больше наводняют колумбийцы, гаитяне, ямайцы и доминиканцы.Да, те самые зачастую неграмотные ямайцы, которые с пеной у рта кричат, что «не хотят жить при диктатуре, как на Кубе»!…
Помню, с каким удивлением Сонни и я обнаружили для себя во время нашего визита в бар на вершине горы в Виллемстаде, что наша Кармела-то, оказывается, клеится к дяде Томасу – несмотря на всю его занудную сущность. Они так чувствительно танцевали вместе сальсу, что мы оба тут же поняли, к чему идет дело. Через некоторое время дядя Томас купил для нее учебник голландского языка….
Вскоре я поближе познакомилась еще с одним из таких бедолаг. Это был Жан – маленький, худенький, вечно босой и очень черный по сравнению с жителями Кюрасао гаитянин, с которым я познакомилась в саду у дяди Патрика. Жан работал у него садовником.