Совьетика

Маленко Ирина

Когда я после пятилетнего отсутствия на Родине приехала с Сонни в Москву, мы забежали ненадолго в «Детский мир». Мне очень хотелось показать ему удивительные часы- Солнышко. Но их уже не было. Вероятно, продал за границу или «в частную коллекцию» какой-нибудь «предприимчивый бизнесмен». (Бизнесмены наши по сути – обыкновенные мародеры. Весь их «бизнес» заключается в том, чтобы тащить то, что плохо лежит и продавать созданное или выработанное другими.) Вместо детских вещей теперь в «Детском мире» торговали всякой белибердой, чуть ли не иномарками. На одном из этажей раскинулся супермаркет. Сонни захотел туда зайти, но хозяин, ближневосточной внешности, жестами показал нам, что для этого сначала надо оставить у него наши небольшие сумки. По-русски он не знал ни слова. Кровь ударила мне в голову. Расселся здесь, толстопузый буржуй, да еще и командует, словно это он нам делает одолжение, разрешая зайти в его лавочку!

– Для начала научись хотя бы говорить

по-русски!- бросила я ему и потянула Сонни за собой.. .

… На Калининском проспекте был другой мой любимый магазин, «Мелодия», где можно было купить такие пластинки, которые у нас в городе отродясь не водились (потому что их вряд ли кто-нибудь купил бы. На фирме «Мелодия» просто не знали о моем существовании!). Например, «Традиционная музыка Эфиопии», которую не всякий к тому неподготовленный человек выдержал бы дослушать до конца. Песней «Фано» я дома летом распугивала соседей, вытащив проигрыватель во двор.

Можно было купить около «Мелодии» и диски зарубежные, чаще всего выпущенные в Германии или Югославии: вокруг дверей магазина так и вились мальчики с «дипломатами», делавшие вид, что ждут здесь кого-то по серьезному делу. К ним надо было подойти и негромко спросить, что именно тебе было нужно. Чаще всего если не у одного, то у другого это находилось: «работали» они артелью. Дальше вы отходили куда-нибудь в ближайшую подворотню, где фарцовщик демонстрировал вам диск, и сделка заключалась. В плане качества все было по-честному. Но цена на один диск доходила до 100 рублей (у мамы зарплата без премиальных была около 250). Обычно мне дарили один, максимум два таких диска в год: на Новый год и на день рождения. Мы с Шуреком сдували с них пылинки: переписывали на магнитофон и потом слушали уже на пленке, чтобы пластинку не портить. Еще дисками подторговывали появившиеся только недавно у нас диск-жокеи, как правило, комсомольские активисты. Один такой активист, из маминой заводской дискотеки, по имени Вава, чем-то напоминавший диплодока (маленькая голова и большое все остальное), был немного влюблен в мою маму и приносил ей диски для меня прямо на работу (несмотря на все его нежные чувства, конечно, тоже не бесплатно). Но никакого благоговения перед фарцовщиками я не испытывала. Наоборот, я знала, что они спекулянты и занимаются незаконным делом, поэтому даже когда мы прибегали к их услугам, я испытывала чувство брезгливости. Все знали, чем они занимались – и то, как легко было их этот «бизнес» прекратить, показали андроповские годы, когда они моментально исчезли с московских улиц, как тараканы с кухни, опрысканной дихлофосом. Честно говоря, именно поэтому я не воспринимала их всерьез и не считала серьезной угрозой нашему строю. Их так было легко при желании пересажать! Потом, при Горбачеве, когда они расплодились тоже с тараканьей скоростью, я любила говорить им в лицо, если они пытались навязать свой товар (да, к тому времени они уже настолько охамели!): – Андропова на вас нет!

От этого вроде на душе становилось приятнее. Но их число и не думало сокращаться. А вскоре и вся страна превратилась в один большой грязный базар. Но это уже совсем другая история….

Во все остальные магазины в Москве я тогда была вынуждена заходить ради мамы и обычно не переставая ныла, что я устала и хочу домой. Особенно ненавидела я магазин «Ванда» и очереди за косметикой. Я не понимала, почему для мамы эта ерунда так важна: ведь она и без нее очень красивая!. (Честно говоря, и до сих пор этого не понимаю… ). А еще маме нравилось заходить в магазины соц. стран, многие из которых были на самых окраинах города – «Ядран», например. Были в столице и магазины наших союзных республик. Какой красивый национальный шелк продавали в магазине «Таджикистан»!

Мама была неутомима и носилась по магазинам с ураганной скоростью, чтобы все успеть. Я едва за ней поспевала. Обычно, если было можно найти уголок, где меня можно было посадить вместе с сумками, мама так и делала, а сама шла покупать что ей там было нужно. В пределах магазина, конечно, и только когда я достигла определенного возраста (лет 12). В Москву ездили, как я уже сказала, не за повседневными предметами первой необходимости, а за чем-нибудь особенным, интересным, таким, какого у нас не было. Я считала хождение по магазинам – вот такое, а не просто за хлебом, молоком, маслом или конфетами, как дома – пустой тратой времени и очень неприятным занятием. Когда я в первый раз услышала, что в Голландии многие женщины считают шоппинг своим хобби, я долго и искренне хохотала. И мое мнение на этот счет не изменилось и по сей день. Да, очередей здесь часто нет, или они короче, чем были у нас (только не перед праздниками!), но само занятие от этого приятнее не стало. Хотя западных людей можно простить за то, что у них такие хобби – у них же по большому счету больше ничего в жизни нет!

Часто мама или Шурек (или оба они одновременно) ездили в Москву не просто так, а в однодневную командировку, а за покупками ходили только уже после всех своих там дел. Трудно

описать это словами, но одним из самых моих любимых занятий было встречать маму и Шурека из таких их «экспедиций». Обычно встречать их мы шли с бабушкой, на трамвайную остановку, ближе к 11 часам вечера. Вокзал от нас был слишком далеко. Наша остановка была «на горе» – на холме, возвышавшемся над нашим кварталом, где трамвайная линия круто поворачивала – так, что далекий скрип трамваев на повороте хорошо было слышно у нас дома по вечерам и ранним утром, когда было тихо. Располагалась она в сени высоченных старых тополей, рядом с водочным магазином, который в народе до сих пор называли по имени его дореволюционного владельца. Но к этому времени он, конечно, уже давно бывал закрыт, так что все вокруг было спокойно. Мы были не единственными, кто выходил на остановку встречать своих родственников, так что было не скучно. С каким нетерпением ждала я каждого трамвая – окажется ли это «тройка» или «девятка», идущие с вокзала? И если да, то тогда уже можно было высматривать в них маму и /или Шурека! (О том, пришла электричка или еще нет, можно легко было догадаться по тому, насколько был заполнен трамвай.) Было что-то волшебное в их лицах, когда они появлялись на ступеньках трамвая в бледном свете уличных фонарей. Не просите меня объяснить, почему. Не знаю. Но именно такое у меня было ощущение. А потом мы спускались вниз по «горе», помогая им нести сумки, а они рассказывали нам о том, как прошел их день… И все это – опять-таки неторопливо, без спешки, без страха быть на улице так поздно.

На время летней Олимпиады Москву закрыли для приезжих. Тогда я обижалась на это, а сейчас понимаю, что правильно сделали. Нас в стране было 250 миллионов человек. Представляете себе, что началось бы в столице, если бы туда в то время решили приехать из любопытства хотя бы 5 % населения?! Тем более, что тогда людям это было вполне по карману. Это было то единственное лето, когда мы буквально с утра до ночи не отрывались от телевизора, несмотря на прекрасную погоду на улице (за все две недели Олимпиады дождь шел только один день). У Шурека был отпуск, а мы оба любили спорт – по крайней мере, в качестве зрителей. По первому каналу в те дни практически больше ничего не показывали – Олимпиаду да новости, но нам это было вполне по душе. Я болела «за всех темнокожих» – от кубинца Сильвио Леонарда и бразильца Жоао Карлоса де Оливейры, которых, как я считала, несправедливо засудили, до британца Дейли Томпсона. Но всеобщим любимцем в нашей стране в те дни был, конечно же, эфиопский стайер Мирус Ифтер! Маленький, хрупкий, лысый и уже не юный отец 6 детей совершенно покорил нашу публику своими победами в беге на 10.000 и на 5000 метров. Трибуны скандировали его имя!

Это было такое время, которое современной молодежи трудно себе представить. Когда на Олимпиаду не пускали получающих миллионы от спонсоров профессионалов (и западные спортсмены, участвовавшие в ней, обычно уходили в профессионалы после окончания своей карьеры в любительском спорте!).Когда не было на бортиках спортивных сооружений никаких «брендовых» реклам. Когда победа была прежде всего предметом гордости за свою страну, а не средством пополнить банковский счет. Помните?

«Шествуй на Олимп гордо, к солнечной стремись награде

Ради красоты спорта, Родины своей ради!

Надо побеждать честно, надо жить на свете ярко!

Сложат и о нас песни, – будет небесам жарко!»

И это были не слова. Среди наших спортсменов были студенты, были армейские служащие, были представители разных профессий. Конечно, им делались какие-то скидки в отношении того времени, которое они проводили на месте своей профессиональной занятости, конечно, им делались и какие-то материальные поощрения, но занимались они спортом не «ради длинного рубля» и не рекламировали с фальшивой улыбкой нижнее белье или часы какой-то марки. Возьмите хотя бы того же маминого любимца Старшинова – хоккеиста и кандидата наук ! Спортсменов нельзя было покупать и продавать как вещи, как это происходит сегодня. И как бы они ни выпендривались нынче друг перед другом своими гонорарами, они не больше чем дорогостоящие рабы. Но еще более жалки современные спортивные комментаторы, которые со слюнками у рта все считают чужие деньги: «Эх, а знаете, сколько он получит, если вот сейчас возьмет эту высоту?!…»

…Когда Олимпиада закончилась, мы с мамой поехали в Москву – и я почти с трепетом бродила по Лужникам, думая о том, что мои ноги ступают там, где пробегал Мирус Ифтер…

В киосках вокруг Лужников продавали остатки запасов упакованной в целлофан еды, которой питали спортсменов: нарезанную ломтиками финскую -ой, опять!- колбасу «салями» и «Фанту», которую мы тогда впервые попробовали. Что я могу сказать? Мое поколение ее не выбирало … А «Пепси-Кола» вообще на вкус отдавала мылом. Москвичи были не в восторге от того, что мы, провинциалы, вернулись в Москву. «По нам, так пусть бы эта Олимпиада длилась вечно!»- говорили они. И я заметила, что больше всего провинциалов не любят именно те, кто сам только недавно переехал в Москву из какой-нибудь глухой деревни.