Советская поэзия. Том второй

Коллектив авторов

‹1947›

НАШИ ПЕСНИ СПЕТЫ НА ВОЙНЕ

Седина отсчитывает даты, И сквозит тревогою уют. В одиночку старые солдаты Песни позабытые поют. Может, так, а может, к непогоде Ноют раны у седых солдат. Песни тоже вроде бы не в моде, Вроде устарели, говорят. Может быть, и мы, и песни стары. Высохла кровавая роса. Новое под перебор гитары Новые выводят голоса. Легкие и свежие. Обиде Не копиться, не кипеть во мне. Наши песни спеты в лучшем виде, Наши песни спеты на войне. Там, где переходы и завалы, Рваная колючка на столбах, Умирали наши запевалы С не допетой песней на губах. С не допетой песней умирали, Улыбаясь солнцу и весне. И ко мне из неоглядной дали Песня выплывает в полусне. Песне что — звенеть на вольной воле, До звезды вытягивая нить. Только мне какой-то смутной боли, Что ни делай, не угомонить. И не надо! Ты меня не трогай. У Победы тоже боль своя. А

тебе своей идти дорогой И с девчонкой слушать соловья. Он поет. Вовсю поет в подлеске. Ночь тиха. Вселенная глуха. Над ручьем пушистые подвески Осыпает старая ольха. Звезды затихают в хороводе. Соловьи выводят соловьят. Может, так, а может, к непогоде Нынче ноют раны у солдат.

‹1965›

ВДОГОНКУ УПЛЫВАЮЩЕЙ ПО НЕВЕ ЛЬДИНЕ

Был год сорок второй. Меня шатало От голода, От горя, От тоски. Но шла весна — Ей было горя мало До этих бед. Разбитый на куски, Как рафинад сырой и ноздреватый, Под голубой Литейного пролет, Размеренно раскачивая латы, Шел по Неве с Дороги жизни лед. И где-то там, Невы посередине, Я увидал с Литейного моста На медленно качающейся льдине Отчетливо Подобие креста. А льдина подплывала, За быками Перед мостом замедлила разбег. Крестообразно, В стороны руками, Был в эту льдину впаян человек. Нет, не солдат, убитый под Дубровкой На окаянном «Невском пятачке», А мальчик, По-мальчишески неловкий, В ремесленном кургузом пиджачке. Как он погиб на Ладоге, Не знаю. Был пулей сбит или замерз в метель. …По всем морям, Подтаявшая с краю, Плывет его хрустальная постель. Плывет под блеском всех ночных созвездий, Как в колыбели, На седой волне. …Я видел мир, Я пол-земли изъездил, И время душу раскрывало мне. Смеялись дети в Лондоне. Плясали В Антафагасте школьники. А он Все плыл и плыл в неведомые дали, Как тихий стон Сквозь материнский сон. Землетрясенья встряхивали суши. Вулканы притормаживали пыл. Ревели бомбы. И немели души. А он в хрустальной колыбели плыл. Моей душе покоя больше нету. Всегда, Везде, Во сне и наяву, Пока я жив, Я с ним плыву по свету, Сквозь память человечества плыву.

‹1966›

ВСТРЕЧАЯ РАССВЕТ

Зачем мы люди, почему?

В. Хлебников Я долго думал на рассвете, Смотря на дальние холмы: Кто мы? Земли слепые дети Или самоубийцы мы? Протоки светлое колено Дрожало рябью мелких жил. И белый аист копны сена, Расхаживая, сторожил. Тянулось облако на север, Пересекала тень тропу. Гудел пчелиным роем клевер, И рожь готовилась к серпу. Мир пробуждался без расчета, На свой, особенный манер. И треснул выхлоп самолета, Скрывая звуковой барьер. За ним тянулся шлейф невесты, Сбегающей от жениха. Качался трактор, словно в тесте, В суглинок врезав лемеха. Над взгорьем жаворонок звонко Сорил казенною казной. Мир открывал глаза ребенка, Захлебываясь новизной.

‹1967›

НЕБОЛЬШОЙ ДЕВОЧКЕ ЕЛЕНКЕ

Какая ты смешная, право, Походкой легкою, как дождь, Чтобы не сделать больно травам, Почти на цыпочках идешь. А я оглядываюсь ради Твоей судьбы, тебя любя, Мне кажется, что кто-то сзади Стоит и целится в тебя.

‹1967›

И НЕТ БЕЗЫМЯННЫХ СОЛДАТ

Гремят над землею раскаты. Идет за раскатом раскат. Лежат под землею солдаты. И нет безымянных солдат. Солдаты в окопах шалели И падали в смертном бою, Но жизни своей не жалели За горькую землю свою. В родимую землю зарыты, Там самые храбрые спят. Глаза их Победой закрыты, Их подвиг прекрасен и свят. Зарница вечерняя меркнет. В казарме стоит тишина. Солдат по вечерней поверке В лицо узнает старшина. У каждого личное имя, Какое с рожденья дают. Равняясь незримо с живыми, Погибшие рядом встают. Одна у нас в жизни Присяга, И Родина тоже одна. Солдатского сердца отвага И верность любви отдана. Летят из далекого края, Как ласточки, письма любви. Ты вспомни меня, дорогая. Ты имя мое назови. Играют горнисты тревогу. Тревогу горнисты трубят. Уходят солдаты в дорогу. И нет безымянных солдат.

‹1969›

ТВОЕЙ СВОБОДЫ ВЫСТРАДАННЫЙ ПУТЬ

Стихи, стихи, бойцы моей души. Моя победа и моя отрава. Забвенья и сомненья камыши… И под обстрелом стонет переправа. Что ждет тебя на дальнем берегу? — Неведомо перегорелым нервам. Сквозь тину и болотную кугу Какое слово выберется первым? Но ты жива, поэзия, жива! Как тот приказ в фельдъегерском конверте, Всегда твои нуждаются слова Не в чем-нибудь, а в подтвержденье смертью. Ты

весь огонь берешь себе на грудь, И, свет зари перемежая тенью, Твоей Свободы выстраданный путь Проходит через гибель к воскресенью.

‹1969›

ХАМИД ЕРГАЛИЕВ^{52}

(Род. в 1916 г.)

С казахского

ПЕСНЯ НА ЗАРЕ

(Из поэмы)

ВСТУПЛЕНИЕ Скачут с криками джигиты, Скачут вслед за табуном. Но пускай гремят копыта — Спи, малыш мой, Крепким сном! Не испытывай тревоги В безмятежном забытьи: Впереди твои дороги, Беды, праздники твои. Спи, ворочаться не надо! Спи, Ахмет мой, Не вздыхай! Не следи за мною взглядом — Я и так с тобою рядом: Альди-альди-альди-ай! Спи, родной! Висит при входе Беленькая колыбель. Спи! Кумыс в посуде бродит, Да овец зовет свирель. Не испытывай тревоги В безмятежном забытьи: Впереди твои дороги, Беды, праздники твои. Спи, ворочаться не надо! Спи, Ахмет мой, Не вздыхай! Не следи за мною взглядом — Я и так с тобою рядом: Альди-альди-альди-ай! Дни летят. Не потому ли Ночи крыльями взмахнули? Подрастай в родном ауле, Спи, мой милый, Не вздыхай! Спи, ворочаться не надо! Спи — и я прилягу рядом. Альди-альди-альди-а и! * Так женщина в ночи и утром рано Над люлькой сына пела неустанно. Бибичинар! Недюжинным умом Прославилась окрест жена Куана. Старик Жубан на мир смотрел устало, И в юрте у него просторней стало: Повел хозяйство молодой Куан Отдельно от хозяйства аксакала. Надеялся Куан зажить богато — И вот Бибичинар поет над пятым. В семье четыре дочки дождались Кудайбергена — маленького брата. Все десять теток заявили чинно: — У нас для скорби Нет теперь причины! Аллах Жубану внука подарил, Чтоб не перевелись в роду мужчины! Молились тетки. Да еще при этом Перечисляли добрые приметы. (Так женщины повсюду и всегда Дома и юрты наполняют светом!) А мать в глухой ночи и утром рано Над люлькой сына пела неустанно. Бибичинар! Недюжинным умом Прославилась окрест жена Куана. Как ныне душу распахнуть поэту Тому, что на Акжаре было спето? Как на вопросы бесконечных дум Найти в былом правдивые ответы? Всего шестой годок крутому веку. Баюкает напев, Смежает веки. …Из пыльных складок юрточной кошмы Слежу я за поющим человеком. О медленное время! Неужели Ты всадником спешишь к заветной цели? Окреп Кудайберген — и вот Ахмет Лежит сегодня в той же колыбели. Я знаю, время, и в степном просторе Благословенный час наступит вскоре. Малыш пеленку стиснул в кулачке, Малыш не знает, что такое горе. Что ж, станет он ладонь, Лишаясь силы, Тянуть за подаянием уныло? О время! Ты губило соловьев, Над юртами ветрами голосило. Кто жаждал звуков — тех в былые годы Ты, время, обрекало на невзгоды. Спит на утесе наш Курмангазы — И он не вырвал у тебя свободы. Взгляни же, время, замерев в сторонке: Упрямо машут тонкие ручонки, Как будто против бесконечных бед Протестовать приходится ребенку. Я верю, в мире ветра, в мире муки Окрепнут эти худенькие руки. …О ты, домбра, казалась сиротой, Когда печалью наполняла звуки. Взгляни, домбра, на этого младенца: Судьбою дирижирует он дерзко! Вникает он и в радость, и в беду — Уже сейчас им никуда не деться. Тебе, домбра казахская, по праву Стяжает он неслыханную славу. Он, не зовя на помощь небеса, Преграды одолеет величаво!

МИХАИЛ ЛЬВОВ^{53}

(Род. в 1916 г.)

ДОРОГА НА ЮГЕ

У самых волн мы пировали, Мы югом руки обожгли, И на холодном перевале Мы к небу близко подошли, Где вровень с солнцем, с небом рядом Белело зданье и кругом Крошились камни колоннады; Травой заполнило пролом, Как мрамор, облако проплыло, Стояли боги на пути — И так, казалось, можно было До Древней Греции дойти.

‹1940›

* * *

Я нынче страшным расстояньем От мирной жизни отдален, И вспомнить я не в состоянье Театра свет, ряды колонн, И лебединые страданья, И лебединую беду, Я только слышу тут рыданья, И только вижу лебеду, И вспоминаю об искусстве, Как о далекой старине, Как о любви, о первом чувстве. К ним не вернуться больше мне, И, снова зубы сжав до хруста, Иди вперед и в грязь и в ров. И кажется, что нет искусства, А есть железо, хлеб и кровь…

‹1941›

* * *

Чтоб стать мужчиной, мало им родиться. Чтоб стать железом, мало быть рудой. Ты должен переплавиться. Разбиться. И, как руда, пожертвовать собой. Какие бури душу захлестнули! Но ты — солдат, и все сумей принять: От поцелуя женского до пули, И научись в бою не отступать. Готовность к смерти — тоже ведь оружье. И ты его однажды примени… Мужчины умирают, если нужно, И потому живут в веках они.