Советская поэзия. Том второй

Коллектив авторов

‹1949›

КАСТУСЬ КИРЕЕНКО^{70}

(Род. в 1918 г.)

С белорусского

ЖИВУ

Удивляешься ты, Что я громом, бывает, гремлю И что сам на себя Вызываю огонь наяву. Удивляешься ты, Что бессилия я не терплю, — Я живой, ты пойми, Я живу. Удивляться не надо Ни строчкам суровым моим, Ни тому, что тревога Врывается в песен канву. Мы с тобой на земле На живой и горячей стоим, — И для жизни, пойми, Я

живу. Я для счастья живу, Для веселого смеха живу, Отдал душу свою И друзьям, и нелегким делам. Удивляться не надо, Что, может, струну разорву, А однажды и сердце свое Разорву пополам. Одного только я не смогу Никогда и нигде: В жизни плыть, Как песок наплывает в траву, И отсвечивать тускло, Как лист пожелтелый в воде. Не смогу… не смогу… Я — живу…

ЖАЖДА

Была у нас походная баклага — Бесценное наследие отца. В июльский день какое это благо — Испить, избыть всю жажду до конца! И с новой силой до изнеможенья Косою нержавеющей махать, Но сохнут губы, нарастает жженье, И ты к баклаге тянешься опять. Я брал с собой баклагу не однажды На летний луг. И все ж не смог понять, Зачем она — чтобы спасать от жажды Или затем, чтоб жажду вновь рождать? Я в этой жизни трав скосил немало, Я знаю силу зноя и огня. Нередко жажда за душу хватала И жгла меня, и мучила меня. Все дело в том, что даже капля влаги Из недр не проступила бы вовек, Не зазвенела бы на дне баклаги, Когда бы так не жаждал человек. Должно быть, жизнь всего дороже людям Не оттого, что нам легко в пути, А оттого, что путь горяч и труден И мужество непросто обрести. Иначе мир не мыслю. Жаждой новой Переполняюсь я. И вновь и вновь Меня влекут к баклаге той отцовой Дни жарких дел, сыновняя любовь.

* * *

Лес в ярко-пламенном цвете, Золота он золотей. Крикнешь — и эхо ответит, Сыплются листья с ветвей. Сыплются, опадают, И я говорю в тишине: — Какая ты молодая, Земля, в осеннем огне! Мой мир ушел за березки. Широкий! Концы не видны! Идет — и шагов отголоски За небосклоном слышны. Слышны — и не затихают… Тебе присягаю вновь: Какая ты дорогая, Земля моих дум и снов!

НА СТЕЖКАХ БЫЛЫХ

На стежках былых пересыпала смолка траву. — Травинки и смолка! Растите! Я вас не сорву. Она у другого, и прошлые дни далеки. А я только ей заплетал полевые венки. — Травинки и смолка сбежались в кружок золотой И вдруг засмеялись: — Чудак же ты, право, какой! Ей. было носить так же трудно веночки твои, Как было легко лгать о верной и вечной любви.

ТЫ ИЛЬ НЕ ТЫ?

Ты иль не ты мне приснилась рябиной В яркой косыночке? Ты иль не ты Заполыхала на фоне осенней Сквозной красоты? Ты иль не ты, как заря, отгорая, С днем разлучаешься? Ты иль не ты Отблеск бросаешь на лозы у плеса С крутой высоты? Ты иль не ты пролегла над землею Звездной дорогою? Ты иль не ты Стала в ночи утешеньем и светом Для каждой версты? Ты иль не ты? Отзовись издалёка В горе и в радости. Ты иль не ты? Где ты? Зачем изнывать заставляешь От неизвестности и немоты?

МИЛЫЙ КРАЙ, МОЯ ОТЧИЗНА

Милый

край, моя отчизна… Песенка родимой над колыскою, И над хатой неба синь свободная. Милый край, моя отчизна… С каждой памяткой своею близкою Ты — звезда, навеки путеводная. Милый край, моя отчизна… Говор ветра с пущей вековечною, И мечты, и юность дерзновенная. Милый край, моя отчизна… С солнечною ласкою сердечною Навсегда ты радость неизменная. Милый край, моя отчизна… Сердце с сердцем дружески встречается. В жизнь влечет, зовет дорога торная. Милый край, моя отчизна… Что с тобой сравнится-поравняется? Ты одна на свете, неповторная.

Я НЕ В СИЛАХ ОСТАТЬСЯ ОДИН…

Я не в силах остаться один, Без людей, Без надежд и мечтаний, Без локтя друзей, Без их веры в судьбу, Без открытых сердец, Без их песен и смеха, Без слез, наконец… Люди, в сердце моем Ток живого огня. Он живой потому, Что есть вы у меня. И, покуда я с вами, Не тронет беда. Все отдам я за счастье — Быть вместе всегда!

ПАВЕЛ КОГАН^{71}

(1918–1942)

ГРОЗА

Косым, стремительным углом И ветром, режущим глаза, Переломившейся ветлой На землю падала гроза. И, громом возвестив весну, Она звенела по траве, С размаху вышибая дверь В стремительность и крутизну. И вниз. К обрыву. Под уклон. К воде. К беседке из надежд, Где столько вымокло одежд, Надежд и песен утекло. Далеко, может быть, в края, Где девушка живет моя. Но, сосен мирные ряды Высокой силой раскачав, Вдруг задохнулась и в кусты Упала выводком галчат. И люди вышли из квартир, Устало высохла трава. И снова тишь. И снова мир, Как равнодушье, как овал. Я с детства не любил овал! Я с детства угол рисовал!

‹1936›

БРИГАНТИНА

(Песня)

Надоело говорить, и спорить, И любить усталые глаза… В флибустьерском дальнем море Бригантина поднимает паруса… Капитан, обветренный, как скалы, Вышел в море, не дождавшись нас… На прощанье подымай бокалы Золотого терпкого вина. Пьем за яростных, за непохожих, За презревших грошевой уют. Вьется по ветру веселый Роджер, Люди Флинта песенку поют. Так прощаемся мы с серебристою, Самою заветною мечтой, Флибустьеры и авантюристы По крови, упругой и густой. И в беде, и в радости, и в горе Только чуточку прищурь глаза, В флибустьерском, в дальнем море Бригантина поднимает паруса. Вьется по ветру веселый Роджер, Люди Флинта песенку поют, И, звеня бокалами, мы тоже Запеваем песенку свою. Надоело говорить, и спорить, И любить усталые глаза… В флибустьерском дальнем море Бригантина поднимает паруса…

‹1937›

* * *

Нам лечь, где лечь, И там не встать, где лечь. И, задохнувшись «Интернационалом», Упасть лицом на высохшие травы. И уж не встать, и не попасть в анналы, И даже близким славы не сыскать.

‹Апрель 1941 г.›

МИХАИЛ ЛУКОНИН^{72}