Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог. Том 2. Звуковые фильмы (1930-1957)

Коллектив авторов

…Теперь Гюльджан каждый день приходила в дом Шамурада-аги, и не просто приходила, а, к ужасу Марал-эдже, приезжала на велосипеде. Едва до слуха Марал-эдже доносилось шуршание велосипедных шин, ее начинало трясти, как в лихорадке.

Высокая, красивая девушка в широкополой соломенной шляпе, приветливо улыбаясь, спокойно проходила мимо нее, а старая женщина даже забывала поплевать себе на грудь, чтобы отогнать злых духов.

В трудном положении оказалась Марал-эдже. Гюльджан была гостья и к тому же пользовалась всеобщим уважением: „доктор Гюльджан“ —

звали ее в кишлаке. И родители у нее уважаемые люди. Отец девушки Довлат-мерген был Героем Советского Союза — это высокое звание присвоено ему посмертно. Обидеть Гюльджан, запретив ей навещать невестку, не было никакой возможности.

Однажды „доктор Гюльджан“ принесла большой журнал с иллюстрациями и, усадив подле себя на веранде Сельби и Джанмурада, недавно вернувшегося из лагеря, стала рассказывать им о подготовке полетов в космос. Гюльджан нарочно говорила громко, она хорошо знала, что Марал-эдже тоже слушает, хотя, проходя мимо, каждый раз плюет себе на грудь и бормочет: „Спаси, аллах!“

Гюльджан говорила о спутнике, об атомной электростанции, о сложнейших операциях, которые научились делать советские врачи, и каждый раз, словно невзначай, заводила разговор об отношениях между людьми, об истинном уважении друг к другу.

Гюльджан пришла и в тот день, когда из степи вернулся Джемшид. Мать успела уже рассказать ему о „бессовестном докторе“ и о том, в каком она оказалась затруднительном положении.

Девушка поднялась на веранду и приветливо поздоровалась с Джемшидом. Он покраснел, от смущения чуть не захлебнувшись чаем, — не умел он разговаривать с молодыми женщинами.

А Гюльджан как ни в чем не бывало опустилась неподалеку на ковер и весело поглядела на Джемшида. „Угостить её чаем? — в мучительной растерянности думал Джемшид. — Надо бы, конечно, но прилично ли мне пить чай с посторонней девушкой?“

— Чаю хочешь? — решился он наконец заговорить.

— Нашел, о чем спрашивать! Кто же откажется от чая в такую жару? — Гюльджан с улыбкой посмотрела ему прямо в лицо.

Джемшид подал девушке чай и сейчас же ушел в комнату.

ДА, ДЕДЫ НЕ ТАК ПОЛЬЗОВАЛИСЬ САБЛЕЙ

Уж два дня из Каракумов непрерывно дул суховей. Раскаленный воздух, насыщенный невидимой песчаной пылью, сжигал листву. Небо висело низко, серое, словно запыленное зеркало, и солнце на нем казалось раздавленной огненной лепешкой.

Собаки, злые, разморенные жарой, не отходили от арыков. Даже воробьи потеряли обычную подвижность и попрыгивали лениво, широко открыв клювы.

Днем не работали, в поле выходили по утрам и к вечеру, когда жара немножко спадала. Спать можно было только завернувшись в мокрую простыню. Пуховые подушки, словно впитывающие в себя жару, в эти дни с отвращением отбрасывались.

„Каково-то сейчас отцу в Каракумах?“ — не раз думал Джемшид.

И вот однажды под утро приехал отец — усталый, но оживленный, в хорошем расположении духа.

— Ну, как с жарой

справляетесь? — весело спросил он, снимая чекмень и бросая его на руки сыну. И, не дожидаясь ответа, сказал: — Повезло нам, что река пришла, туго было бы сейчас в песках.

Рекой он называл Каракумский канал.

Шамурад-ага прилег на кошме, подложив под руки подушки. Потом снял тельпек, встряхнул его, посмотрел на Джемшида и снова надел на голову.

— Тебя, видно, совсем разморило! — сердито бросил он сыну. — Не замечаешь даже, что у отца новый тельпек.

— Поздравляю с новым тельпеком! — поспешил исправить оплошность Джемшид и, взяв из рук матери чайник и пиалу, почтительно поставил их перед отцом.

— Да, сынок, ты, видно, поглупел от жары, — уже более мягко продолжал Шамурад-ага. — Посмотри только — видел ты когда-нибудь такой мех? Не видел и не мог видеть. Завитки-то, а? И на голове его будто нет — легкий как пух!

Шамурад-ага привстал, снял тельпек и положил его перед собой так, чтобы можно было любоваться обновой, не меняя положения. Потом снова опустился на кошму и, поглядывая на тельпек, спросил:

— Для чего нужна человеку одежда? — И ответил сам себе: — Для красоты, а также для защиты от жары и от холода.

Все поняли, что отец в добром расположении духа, потому что философствовал он только в хорошем настроении.

— А какая, скажите, пожалуйста, польза, — продолжал Шамурад-ага, — от таких брюк, как у нашего зоотехника? Или китель шелковый — кому он нужен?! Ни от жары, ни от холода, одна видимость! Китель чадо шить из чистой шерсти, тогда это вещь, единственная стоящая вещь из всей этой новой одежды. Да где вам понять! Чтобы убедиться в правоте моих слов, надо на коне пересечь Каракумы! И не раз! Одежда мужчины должна быть одеждой мужчины!..

И Шамурад-ага, сокрушенно покачав головой, разломил чурек.

— Отец, — поднял голову Джемшид, — если одежда нужна, чтобы защищать человека от жары и холода, зачем же нужно надевать борук и яшмак?

Шамурад-ага не спеша разжевал кусок чурека, проглотил его и взглянул на сына.

— Совсем ты чудной стал, как я посмотрю. Где ж это видано, чтобы человек носил борук и яшмак? Это женщины носят. И тоже не для красоты, не одежда красит женщину. Вот, — Шамурад-ага взял чурек и показал сыну, — лучшее украшение хорошей хозяйки. Хорошая хозяйка из ячменя вкусный хлеб выпечет, а плохая — пшеничный испортит. Потому и тает во рту этот чурек, что его пекла твоя мать…

— Сегодня чуреки пекла наша невестка.

Марал-эдже сказала это очень тихо. Сам того не подозревая, Шамурад-ага смертельно обидел жену — еще ни разу в жизни не слыхала она такой похвалы своей стряпне.

— Сельби новый ковер только что закончила. Хочешь посмотреть? — предложил отцу Джемшид, решив использовать его доброе расположение духа.

— Что ж, посмотрим.

Джемшид вскочил, собираясь принести ковер, но Шамурад-ага легко поднялся с кошмы.

— Не надо снимать ковер, туда сходить можно.