Совок 13
Шрифт:
Гриненко с нескрываемым удивлением посмотрел на меня, но промолчал. Надо думать, что та субсидия, которая была выдана на выкуп его новых мебелей, снимала любые вопросы. И давала право на проявление любого альтруизма и человечности.
Заручившись обещанием друга, что нужных мне людей он вызвонит и меня с ними сведёт, я напомнил ему о сегодняшнем походе в «Мебель» на Гагарина. На том мы до поры и расстались.
Я вернулся к себе и отзвонившись товарищу Копылову, попросил меня забрать из РОВД, поскольку сам сегодня я был безлошадный. После чего, скрепя сердце, сел за стол, чтоб хотя бы полчаса, но употребить в дело.
Из бумажной трухи в суровую советскую действительность мой разум вернул
— Корнеев, за тобой машина из горкома партии приехала! — не очень уверенно сообщил мне он, — Ты спускайся, давай, водила говорит, что тебя в машине завотделом Копылов ждёт!
Заверив старшего смены ОДЧ в понимании момента, я досадливо чертыхнулся на свою забывчивость и начал запихивать бумаги в сейф. Без разбора заваливая ими зуевский портфель с мебельными деньгами.
К комитетовскому особняку мы прибыли за пятнадцать минут до назначенного времени. Сомневаясь, что у «бурильщиков» в эти дремучие времена в ходу видеонаблюдение, я всё же попросил водителя остановиться метров за сто до объекта. Показывать товарищу Севостьянову, как местные индейцы робеют перед столичными варягами мне не хотелось. Хотя Копылов изо всех сил стремился активно демонстрировать Москве пиетет и уважение. Но я настоял на своём.
К бордюру напротив ворот мы подкатили ровно за пять минут до назначенного времени. Пусть знают наших!
Всё было как всегда. С той лишь разницей, что сегодня дед Григорий расщедрился на чай для нас с товарищем Копыловым и на две вазочки с печеньем и конфетами средней паршивости. Рубля по два за килограмм. Сам он пил какое-то пахучее травяное питьё из большой фаянсовой кружки. К конфетам и печенью он, как и мы, так и не притронулся. Брезговал, наверное. Какой нормальный человек, будучи в здравом уме, станет засовывать себе в рот батончики из эрзац-шоколада?
Меня, как я ожидал, с глаз долой не удалили и все разговоры взрослых мужиков велись при мне. Собственно, говорил и спрашивал только дед, а Сергей Степанович мужественно отвечал.
— Вы знаете, кто я? — начал с этого первого вопроса Севостьянов, когда все мы трое расселись в кресла.
Сознание мне нехорошо резануло то, что за руку дед Григорий поздоровался только со мной. И я внутренне похолодел, забеспокоившись за то, что за прошедшие сутки цековцу донесли что-то нелецеприятное о Копылове.
В этих душевных колебаниях я продолжал находиться минут пятнадцать, пока Григорий Трофимович профессионально и без малейшей жалости потрошил наташкиного отца. К чести того стоило сказать, что держался он неплохо. Глаза не закатывал и в обморок не падал. А, что самое главное, задницей не крутил и на все поставленные вопросы отвечал толково и по возможности честно. И порой, насколько я смог понять, даже в ущерб себе. Видимо, он сделал ставку на все и на всё и сейчас осознанно жег за собой мосты.
Дольше и больше всего московский иезуит запытывал привезенного к нему бедолагу про областной комитет партии и конкретно про товарища Матыцына. Время от времени переходя на личность самого экзаменуемого и на некоторые вехи из его биографии. Я уже откровенно сочувствовал своему потенциальному родственнику и был не рад, что создал все предпосылки, чтобы данная авантюра, то есть эта встреча, состоялась.
— А какие у вас отношения с этим молодым человеком? — неожиданно и совершенно не в тему обратился дед к Копылову, пристально глядя ему в глаза. Меня он в эту минуту не замечал.
— Да вроде бы никаких, — бросил на меня неуверенный взгляд всё еще видный, но уже порядком взмокший городской партиец, — Это у моей дочери с ним отношения! Она его, я точно от жены знаю, любит. А он… Он, надеюсь, тоже… — при этих словах голос Сергея Степановича был уже менее уверенным.
— Да, конечно, само собой, любит! — добродушно заулыбался дед Григорий, враз став обаятельным старичком, словно отпустив натянутые вожжи, — Разве он может не любить?! — Севостьянов повернулся фасадом в мою сторону и мне сразу же стало не по себе от его глаз, которые напоминали собой вязальные спицы.
Опустив под его взглядом глаза, я потянулся за стаканом. А старик вновь поворотился к Копылову. И впервые за весь разговор обратился к нему на «ты».
— Ты, Сергей Степанович, скажи мне, но только честно! Ты в завотделах не засиделся?
Глава 7
Пока за пределы гэбэшного подворья нас конвоировал выводной чекист с лицом умеренно употребляющего прапора, достопочтимый Сергей Степанович Копылов себя еще как-то соблюдал. Но как только железная калитка за нашими спинами лязгнула своим тюремным запором, походка партийного чиновника изменилась. Она стала напоминать иноходь мастурбирующего на ходу пионера-знаменосца. Да, я прекрасно видел, что он прилагает немалые усилия для сохранения солидного вида маститого партработника. Силится, чтобы не скатиться до суетливого аллюра Михаила Самуэльевича Паниковского. В его звёздный миг похищения гуся у жалких и ничтожных пейзан. Но получалось это совсем плохо. Прежней барственной вальяжности у этого, еще совсем недавно респектабельного партаппаратчика, сейчас не наблюдалось. Видимо, радужные карьерные перспективы переполняли его сознание настолько, что совладать с собой ему было невмоготу. И это предобеденное сентябрьское небо, тяжело нависающее над городом не дождливой, но всё-равно хмарью, для него было совсем другим, нежели для меня или прочих смертных. Ему, нынешнему баловню партийных богов, оно несомненно виделось всё в алмазах. Или, как минимум, ясным и ослепительно солнечным. Как полдень в знойном июле.
— Ты не поверишь, дорогой ты мой человек, но меня только сейчас отпустило! Ты понимаешь, Сергей? — неожиданно остановившись, Копылов придержал меня за руку и с усилием развернул к себе лицом, — Я ведь до самого последнего на тебя сердце держал! А теперь даже рад тому, что тогда случилось! Вот, ей богу, рад!
На душе у меня слегка посмурнело. Удовлетворение от успешно реализованного мероприятия покрылось налётом тревожного беспокойства. Нет, не ко времени Сергей Степанович решил затеять этот разговор. Ох, не ко времени! Видать, всё же рассказала ему дочка про мои, мягко говоря, не совсем платонические отношения с Эльвирой. И вот она, эта неумолимая карма! Получите, распишитесь и кушайте полным ситечком! Роковая и неизбежная, как крах всемирной буржуазии. Сейчас он прижмёт меня тяжелым и до обидного неоспоримым аргументом. Высочайшим подтверждением московского бога из ЦК той самой моей неземной любви к его грудастой дочурке. К Наталье Сергеевне Копыловой. И тут же, далеко не отходя от цитадели кровавой гэбни, начнёт методично выламывать мне руки. Спокойно и даже ласково уточняя дату нашего с ней бракосочетания…
— Понимаешь, я же всё это время никак не мог тебе свою машину простить! Ты извини, Серёжа, но уж больно бессовестно и беспардонно ты меня тогда обобрал! — радостно поведал мне Копылов о своей имущественной потере. Он словно бы благодарил меня за близкое, вплоть до интимно-коечного, знакомство с самой Софи Лорен. Или даже с Аллой Пугачевой, времён её блистательного выступления в Сопоти и пыром торчащих молодых лауреатских титек.
— Ну ладно бы ты только тех тупых карасей обул, как школьников! И хрен бы с ними, с этим Гудошниковым и Герасиным! Но ты же и меня, Сергей, как лоха пляжного ощипал! Ты, пацан, и меня! Самого Копылова!!