Совок 13
Шрифт:
Теперь, двигаясь за товарищем Яхновичем, я уже не был на все сто процентов уверен, что это тот самый Яхнович. Преисполненное величием шествие которого я наблюдал всего пару минут назад. Сейчас передо мной семенил добрейшей души дядюшка. Если не самый для меня родной, то, как минимум, двоюродный по линии папы и мамы одновременно.
— Чай, кофе? Или, может, что-нибудь покрепче? — мягким голосом осведомился у меня торговый руководитель, когда мы проходили мимо его факультативной секретарши и одновременно товароведа, — Альбина Михайловна, подайте нам с Сергеем Егоровичем что-нибудь из наших запасов! — не дожидаясь от меня ответа, тут же распорядился хлебосольный директор. И пошерудив ключом в замке, распахнул передо мной дверь
Помятуя о железе, которое следует ковать, покуда оно не остыло, я принял решение не тупить и не тормозить. И без промедления начал загружать светившегося безграничной добротой Матвея Осиповича своими желаниями. Не по чину амбициозными и, безусловно, корыстными. Опять же, вовремя вспомнив где-то и когда-то вычитанную личную переписку незабвенного Лаврентия Берии с одним из дружественных ему революционных сидельцев. А вспомнив, незамедлительно воспоследовал рекомендациям похотливого людоеда в пенсне. Если верить рассекреченным архивам, Лаврентий Палыч в том письме уверял своего соратника, что борщ следует есть, начиная в первую очередь с мяса. Затем сметаны и только потом всего остального. Ибо жизнь штука нестабильная и мало ли, как оно всё повернётся в следующую минуту. Вот и я, видя доброе к себе расположение со стороны товарища Яхновича, начал отнюдь не с гарнира, а сразу с котлеты.
— Вы даже не представляете, как я рад, уважаемый Матвей Осипович, что просьба товарища Копылова для вас не пустой звук! — начал я аккуратно поджигать мосты и мостики за спиной щедрого ко мне толстяка, — Мне Сергей Степанович так и сказал! Что к его просьбе вы отнесётесь с должным уважением и дефицита от меня прятать не станете! Я у него сегодня вечером буду в гостях и обязательно расскажу, как вы его уважаете!
Поливая уши мебельщика елеем, я насколько только мог, лицемерил и косил под недалёкого пионера в коротких штанишках. Раньше срока спрятавшего в карман свой испачканный в чернилах красный галстук и нацепившего комсомольский значок. Стараясь сохранять простодырую пустоту в глазах, я внимательно сёк поляну и отслеживал реакции матёрого торгаша. По всему выходило, что образ блатного и алчного придурка мне удался. Лицо Матвея утратило какой-либо рельеф и светилось довольством. А глаза и лысина сверкали, излучая радость и христианскую доброту к ближнему. В данном случае, как мне хотелось верить, ко мне. Яхнович опарыша заглотил и провздетого в него крючка не заметил.
— Именно так, Серёжа! — поощрил меня лучезарной улыбкой мебельный магнат, — Именно так! Очень меня обяжете, если всё вами сказанное донесёте до Сергея Степановича! Я правильно вас понял, вы вхожи в дом товарища Копылова?
На какое-то мгновенье Яхнович утратил над собой контроль и в его глазах сверкнуло хищное любопытство. И я понял, что соцкоммерс мной был сильно недооценён.
— И в дом, и в семью! — беспечно проговорился я, с любопытством глазея по стенам кабинета, которые блистали разноцветным глянцем ВАЗовских плакатов-календарей ватманского формата.
— Более того, имею твёрдое намерение сочетаться законным браком с Натальей Сергеевной Копыловой! — неохотно оторвал я взгляд от кроваво-красной четырёхглазой «тройки» в экспортном исполнении. — Но с мебелью я тороплюсь не по этой причине, — сменил я выражение лица на невозможно озабоченное, — Видите ли в чем дело, Матвей Осипович… — я замялся, колеблясь, стоит ли делиться конфиденциальной информацией, — Дело в том, что в эту пятницу мне орден вручать будут. Сам Григорий Трофимович Севостьянов! Если вы, конечно, понимаете, о ком я! — приглушил я голос до шепота, которым заговорщики обычно обсуждают госпереворот за день до трансляции «Лебединого озера».
— Понимаю… — тоже шепотом проблеял Яхнович и его лысина покрылась испариной. — Серёжа, а вы случаем не шутите? — после двухсекундного замешательства чуть громче спросил он, шумно высморкавшись в большой клетчатый платок, извлеченный из брючного
К слову сказать, будучи в некотором замешательстве, вместо слова «шутите», коммерс уже начал было произносить чуть менее благозвучное «п#здите». Но к чести Матвея Осиповича стоит признать, что уже на втором слоге он опомнился и неформальную лексику переформатировал в более приемлемую.
Не в полной мере состоявшаяся, но всё же имевшая место конфузия мне пришлась по душе. И я решил не упускать возможности, чтобы всерьёз разобидеться. Образ юноши бледного, да еще со взором горящим, мне сейчас будет, как нельзя, кстати!
— Вы, любезный, за своей речью-то следите! — уже без дураков сделал я самое строгое лицо, на какое оказался способен и, встав со стула, навис над хозяином кабинета, — Перед вами, гражданин Яхнович, офицер милиции, состоящий в должности следователя! И, чтоб вы понимали, по результатам моего расследования в область недавно прибыла межведомственная следственная бригада из Москвы! В составе комиссии КПК и ЦК КПСС! Надеюсь, вы в курсе этого?
Медленно достав из внутреннего кармана удостоверение, я развернул его и ткнул в лицо объекту «адриатической» вербовки. Объект впился глазами в мою ксиву и потеть стал еще интенсивнее.
Я полностью отказался от доверительного шепота и теперь уже старался рокотать голосом басовитого кошерного дядьки. Когда-то и очень давно зачитывавшего советским людям сводки «Совинформбюро». Не факт, что мне удалось полностью скопировать манеру и тембр Юдки Берковича, но нужное впечатление на Матвея Осипыча я произвёл. Теперь мокрой у него была не только лысина. Поскольку мебельная негоция еще не состоялась, то думать, что штаны у торговца тоже не сухие, мне в данный момент не хотелось. Тем не менее, крупные капли стекали уже не только с его головы, но и с лица. Которое уже было не таким безмятежным и добрым, как в начале нашей беседы. И сытый румянец на пухлых щеках тоже куда-то пропал. Вместо него на мокрой физиономии матершинника проступила бледная и нездоровая серость. Как у туберкулёзного покойника.
— В курсе… — под моим немигающим взглядом был вынужден ответствовать Яхнович. По нашему обоюдному с ним ощущению, скорее уже гражданин, нежели товарищ. — Я в курсе… Я просто не подумал, что вы и есть тот самый следователь Корнеев! Сначала мясокомбинат, а теперь еще и ликёро-водочный… — громко сглотнув, повторил он, старательно отводя от меня тусклый взгляд в сторону.
Н-да… Вот и этому гражданину тоже почему-то не хочется смотреть мне в лицо. И никуда от этого не деться, такие вот издержки профессии. Не сказать, чтобы очень уж обидно, но всё равно неприятно. А ведь я точно знаю, что человек я не злой. В противном случае, женщины относились бы ко мне без симпатии. Их не обманешь, как говорил горбатый Джигарханян. Они, как лошади и, как собаки. Потому что умные. Или, как малые дети. Если они кому-то симпатизируют, значит, человек этот достойный!
И да, оказывается, я становлюсь в этом городе излишне популярным… Это и в целом хреново, и манёвра у меня впредь будет меньше. Однако, в том и есть цена моих игрищ. Часть цены. А пока что лирику долой, Матвея надо дожимать и быстрее возвращаться в РОВД!
— Сомневаюсь! — продолжая сверлить недобрым взглядом мебельщика, упрямо не поверил я ему, — Сомневаюсь, что вы в курсе. И знаете, что, гражданин хороший, вы бы прямо сейчас позвонили, и справились у Сергея Степановича на этот счет! Впрочем, думаю, что даже он далеко не до всей информации допущен. Но вам, гражданин Яхнович, я всё же кое-что скажу! Под мою личную, так сказать, ответственность! За те «шалости», которые я расследовал и о которых своевременно поставил в известность московских товарищей, здесь со многих спросят! И уверяю вас, спросят очень строго! У меня есть все основания полагать, что в расстрельный коридор отведут не одного и даже не двух фигурантов! Государство хищений в особо крупных размерах никому не прощает!