Современная дРама

Томченко Анна

К двум часам ночи все разбрелись по своим спальням и только я, как партизан промышляла на парковке. Никому невдомёк, что если у тебя комнатная собака, то есть вероятность, что будучи на природе она все равно захочет сделать свои дела на пелёнку. Поэтому я, вооружившись фонариком телефона, просвечивала свой багажник в поисках закромов с этим важным атрибутом животной жизни. Нашла целую пачку. И пошлепала в дом.

Но никому опять же невдомёк, что иногда псина захочет что-то схарчить в кустах можжевельника и тогда ты, обдирая коленки, лезешь в те же

кусты в поисках уже собаки. А когда находишь, замираешь, потому что с террасы доносятся приглушённые голоса.

— Ой, Толь, так некрасиво с Олесей получилось, — притворно вздыхая, делилась Лера. — Но я так тебе благодарна, что пригласил на выходные. Даже не знаю как выразить свою благодарность…

И голос так с поволокой. Не знай я, что девица замужем, подумала бы, что она токующий голубь.

— Уверен, ты найдёшь способ меня отблагодарить. С твоей то фантазией… — а это уже Упырище. И да. Он тоже голубь.

Я разрушила их воркующую идиллию, вылезая из кустов и матерясь, как заправский слесарь, у которого колено заклинило, да не трубное, а его собственное. Помахав этим птицам упаковкой с пелёнками, я ехидно протянула:

— Спокойной ночи… — и взгляд такой говорящий, что я точно все слышала и видела.

А разбудил меня грохот из коридора. Мое тело по утрам итак существует отдельно от мозгов, а уж на этапе экстренной побудки, вообще оставляет этот милый орган на постели. Так сейчас и случилось. Я, в одной старой майке подруги, открыла дверь спальни и уставилась на возмутителей спокойствия. Мужчины полным составом что-то выколупывали с чердачного этажа. Причём барахла натащили с две телеги. И тут я, с голым филеем и спутанными волосами. Мне кажется, не напомни себе, что вообще-то они тут сильный пол и наверно, служили, точно бы созвали экзорцистов.

— Ооо! — счастливо протянул хозяин дома. — А вот и Алиска проснулась. А мы на рыбалку собираемся. Кофе нам не сваришь?

— За сто баксов я и омлет организую. Из твоих яиц, — огрызнулась я, переступая снасти и направляясь к подруге в спальню. Олеся уже не спала, сидела в кровати что-то читала в телефоне. Я совсем нагло отпихнула одеяло и завалилась рядом.

— Я останусь с тобой. У тебя тут не шумно… — пробормотала я, прикрывая голову подушкой.

— Угу… — безразлично отозвалась девушка, гася яркость экрана.

Мое счастье было недолгим. Когда сон окрепчал и стал сладок, меня толкнули в бок.

— Они свалили, собирайся, — прошипела в самое ухо рыжеволосая. Я притворилась, что не слышу и продолжила обнимать подушку. Подруга встала с постели и вышла из спальни, а я растянувшись в позе звёзды и пародируя страуса, закопалась в подушки.

Через полчаса меня снова толкнули.

— Вставай, надо успеть пока курицы не проснулись…

Что успеть я не знала, но ещё интенсивнее вжалась в постель. Олеся в лучших традициях белорусских партизанов подкралась и схватила меня за волосы на манер вождей, встряхнула прядями.

— Что тебе, дьявол? — пробурчала я.

— Тебе понравиться.

И столько загадочности

было в ее голосе, что я помимо воли заинтересовалась. А через четверть часа мы ехали по какой-то проселке. Погода за ночь не испортилась, но утро все равно было прохладное. Я ёжилась и куталась в худи, что мне одолжила рыжеволосая. К концу пути я немного согрелась и перестала зевать. А выехали мы к реке. Я грешным делом подумала, что подруженция тоже решила рыбачить. Но завидев как она смело вытаскивает белый саван из багажника, успокоилась. Спуск к воде был пологим, а на берегу стояла проржавелая бочка, видимо рыбаки тут костёр так разжигают.

— И стоило из-за платья вставать в такую срань? — я забрала бутылку с розжигом для мангала и поразилась предприимчивости одноклассницы.

— Может рань? — уточнила девушка, впихивая подол в бочку.

— Рань это девять утра, а шесть это срань.

Свинтив крышку с бутылки, я барским жестом плеснула из неё на ткань. Олеся перехвалила мою руку и тоже приобщилась к действу. Потом вытащила коробок каминных спичек, подожгла одну и остальные вручила мне. Я повторила за ней. И мы синхронно их бросили в белоснежный фатин.

Я не почувствовала ничего. Ни горечи, ни боли, ни печали. Просто тряпку сжигала. Правда горело хорошо, ровно. А отклонившись от костра, я заметила на жестяном боку клок атласа с жемчугом. Не помню, чтобы на моем платье такое было. Перевела взгляд на подругу, у которой были расширенные зрачки. Она всматривалась в пламя и заламывала пальцы.

— Лесь, там было не только мое платье?

— Да, — сдавленно призналась рыжеволосая и присела на корточки, закрыв лицо руками, а потом я услышала всхлипы.

Нет, нет, нет. Не смей даже, я не умею успокаивать истерики. Я боюсь. Как я могу помочь человеку, если себе первую эмоциональную помощь оказать не в состоянии?

Я обхватила подругу за плечи. Прижала к себе. Она повались на песок, вынуждая меня сесть на колени вместе с ней. Я придавливала ее к себе, боясь, что вот когда она разойдётся в рыданиях, тогда мне точно ничего не поможет. Я гладила ее по вьющимся волосам, что выбились из стянутого резинкой хвоста. Говорила. Шептала. Укачивала. А она ревела навзрыд.

Не знаю сколько мы просидели в обнимку на берегу реки в лучах рассветного солнца, но платья успели прогореть. Олеся больше не плакала. Судорожно цеплялась наманикюренными пальцами мне в толстовку и просто молчала.

— Ты хочешь развод? — я задала самый логичный вопрос, боясь услышать ответ.

— Не знаю, — он отстранилась и вытерла тыльной стороной ладони лицо. — Я просто запуталась…

— Хочешь уедем?

Не знаю как она, а мне свалить очень хотелось. Все ещё не отпускала тема с Никитой, который демонстративно делал вид будто бы у него старческий склероз, амнезия и деменция, и я боялась, что просто так же, как зимой ввалюсь к нему спальню. Мне только третьего чудика не хватает, чтобы окончательно скатиться в Содом. Но подруга разочаровала и отрицательно покачала головой.