Современная китайская проза

Хуа Шао

Младшая очень быстро уснула. Старшая осмотрелась по сторонам и вдруг заметила одну очень ценную целебную траву: маленький желтый цветок, поддерживаемый семью зелеными листьями. Она тут же окликнула сестру: «Сестричка, скорей проснись!» Та проснулась, увидала цветок, обрадовалась: «Цветок с семью листьями!» Забыв об усталости и голоде, о врагах и опасности, сестрицы стали набивать той травой свои сумки. Уже месяц вышел, подул ветерок, запели цикады в горах. Пошли они назад, подошли к пещере, вдруг видят — огни. Это враги кругом все обыскивают. Младшая и говорит: «Мы должны врагов отвлечь!» Старшая выхватила гранату, бросила во врагов, а потом обе, взявшись за руки, быстро взбежали на соседнюю гору. Враги их окружили, кричали им и в них стреляли. Тут младшей сестре пуля в грудь попала, и она упала. Старшая вскинула ее себе на спину, побежала дальше. Младшая умоляла бросить ее, а старшая отвечает: «Сестричка,

надо умереть, так умрем вместе!»

Поднялась сестра на вершину, а сил уж нет. Враги ее обступили, кричат ей: «Сдавайся!»

Они подожгли траву на горе, огонь и дым полнеба заволокли.

— Да здравствует Красная армия!

— Да здравствует КПК!

Это звучали звонкие голоса сестер. А потом из огня взмыли в небо две маленькие птички…»

Мы слушали, затаив дыхание, рассказ Сюй Минхуна. Плот плавно покачивался на воде, берега были ярко освещены солнцем, среди зелени кустов мелькали красные пятна диких цветов. Раздавалось пение тех птичек, казалось, они говорили людям: «Не надо переживать, не надо унывать и печалиться, не надо из-за горестей и невзгод терять веру. Хороша жизнь, хороша жизнь…»

IV

И без того обессиленный, Сюй Минхун утомился, произнося такую длинную речь, и снова лишился чувств. Мы опять отнесли его в кабинку, положили поудобнее. Молчали мы и даже не смотрели друг на друга. Но наше молчание сплотило нас. Мы понимали друг друга сердцем. Через некоторое время стали мы обсуждать, куда лучше отправить почтенного Сюя. Предложение отвезти его домой было отвергнуто. Конечно, дома ему будет хорошо, но ведь завтра его опять куда-нибудь направят, а это будет равнозначно смерти. Нужно найти укромное место, нужно отыскать какого-нибудь бесстрашного человека, и тогда уважаемого Сюя можно будет спасти. Но где есть такое место и такие люди? Мы думали также и о том, чтобы оставить почтенного Сюя на плоту и отвезти его в город. Но на плоту и здоровый-то человек теряет в весе, а такой больной, как почтенный Сюй, на этом открытом всем ветрам плоту наверняка смерть свою встретит. Судили мы, рядили, да так ничего и не придумали. Мир такой огромный, а для почтенного Сюя, выходит, местечка в нем не найдется.

В полдень плот плыл вдоль поросших большими деревьями берегов. Река здесь делала крутую излучину и поворачивала на запад. Пань Лаоу вдруг стал тормозить, и плот остановился в этом безлюдном месте.

— Почему здесь встали? — недоуменно спросил Ши Гу.

— Здесь пристроим почтенного Сюя, — решительно сказал Пань Лаоу.

— А что это за место? — спросил Чжао Лян.

— Это Тыквенная излучина, — ответил Пань Лаоу. — Неподалеку отсюда рыбак Лао Вэйтоу живет.

— Это тот Лао Вэйтоу, которого мы видели вчера? — спросил я.

— Он самый, — кивнул головой Пань Лаоу. — Я прикинул, только к нему и можно будет пристроить нашего Сюя. Лао Вэйтоу — человек добрый и честный, и он тоже знает почтенного Сюя. А главное — он живет совсем один, вокруг ни души, и ни одна собака не разнюхает…

Услышав эти слова, все согласились. Ши Гу сказал:

— Ну ладно, а далеко это отсюда?

— Недалеко, версты четыре-пять, вдоль маленького ручейка через вот этот лес, а там до домика Лао Вэйтоу рукой подать.

— Хорошо, срубим веток, сделаем носилки, — сказал Чжао Лян.

— Не стоит, лучше на спине нести. — Пань Лаоу обратился ко мне: — Дунпин, ты оставайся на плоту, а мы пойдем втроем…

Хотя не очень-то хотелось мне оставаться, я кивнул головой. Ши Гу взвалил уважаемого Сюя на спину. Пань Лаоу и Чжао Лян пошли следом, озираясь по сторонам, не видит ли кто-нибудь; стараясь не шуметь, они вышли на берег и исчезли в густых зарослях. Длинные и худые, похожие на бамбуковые стволы, ноги Сюй Минхуна болтались из стороны в сторону и долго еще были у меня перед глазами. Я думал: выживет ли он?

На берегу было пустынно, а под двумя большими деревьями валялись кости буйвола, и от их белизны становилось немного не по себе. Этот буйвол всю жизнь где-то поблизости надрывался от тяжкой работы. В какой год, в какой месяц забрел он в воду, барахтался, старался выплыть и в конце концов утонул? Звали ли его тогда люди? Искали ли они его? Печалились ли о его несчастной судьбе?.. На берегу не видно было никаких следов, кроме тех, которые только что оставили Пань Лаоу и его товарищи. Видно, в это место и впрямь никто не приходил. Тут я опять подумал о Сюй Минхуне, словно это

его белые кости лежали на речном берегу… Внезапно меня охватил страх. Я громко кашлянул, и в ответ мне откликнулось эхо, словно какой-то таинственный незнакомец прокричал мне в ответ. Я хотел было запеть, но не мог выдавить из себя ни звука. Тогда я залез в кабинку, принялся доедать остатки пищи, и, хотя я чувствовал острый голод, рис показался мне безвкусным песком. Я отложил чашку, вылез из кабинки, побродил по плоту туда-сюда, на сердце у меня щемило… Вдруг в траве у берега я заметил какое-то шевеление, пригляделся внимательнее — это заяц. Он объедал траву, быстро-быстро перебирая розовыми губами. Обглодав травинку, заяц поднял голову и как ни в чем не бывало посмотрел на меня. Это был красивый заяц, его пепельная шерсть блестела на солнце. Длинные уши торчали по бокам его головы, словно то была повязка, какие обычно носят девушки с гор. Розовые глаза, похожие на хрусталики, без смущения и тревоги глядели прямо на меня с любопытством и доверчивостью. Заяц как бы спрашивал меня: ты кто такой? Зачем пришел сюда? Видать, неуютно, тоскливо тебе? Иди сюда, поиграем… Мне стало спокойно и весело, будто я и вправду услыхал от него такие слова. Я сошел на берег и подошел к зайцу. Тот отпрыгнул в сторону, пробежал десяток шагов, опять присел и стал смотреть на меня. Я невольно пошел за ним, а он юркнул в густые заросли. Однако он убегал от меня не далеко — может быть, чтобы я мог его заметить, — отбежит чуть-чуть и остановится. Так он завел меня в самую чащу. Ну и густой же это был лес! Гладкие темно-красные стволы деревьев прижимались друг к другу, а их ветви и листья, словно зеленый шатер, склонялись над моей головой, совсем закрывая небо. Среди деревьев порхало множество бабочек. На каждом шагу вокруг меня взлетали рои комаров и мошек. Я думал, что попаду в царство смерти, а оказалось, что в чаще жизнь била ключом! На земле толстым слоем лежали сгнившие плоды, и в воздухе витал приторно-сладкий запах. Запах этот пьянил меня, и, хотя заяц давно уже исчез из виду, я по-прежнему шел вперед. Я увидел в траве пару перепелок, хотел их схватить, да они улетели. На том месте, откуда они взлетели, я нашел маленькое серое яйцо и осторожно положил его в карман. Когда я разогнул спину, я вдруг увидел перед собой просвет и, пройдя немного вперед, вышел к небольшой поляне, на которой стоял примитивный шалаш. На вершке шалаша сушилось много рыбы. Неожиданная находка очень удивила меня: кто же это живет в таком диком и густом лесу? Я постоял на опушке, озираясь, — никого не видно; затем нерешительно двинулся к шалашу, сделал несколько шагов и вдруг отчетливо услышал плач взрослого мужчины.

Плач был непрерывный и очень горестный. Так может плакать только очень страдающий человек.

Я обошел шалаш кругом и увидел старика, который сидел на корточках спиной ко мне, обхватив голову руками, его острые локти тряслись от рыданий. Он перестал плакать — наверное, услыхал шаги или заметил мою тень. Потом резко вскочил на ноги и уставился на меня заплаканными глазами.

— Ты кто такой?

Я сразу же узнал старика по его седым волосам и выступавшим вперед зубам. Это был не кто иной, как рыбак Лао Вэйтоу, повстречавшийся нам вчера.

— Почтенный Вэйда! — крикнул я.

Старик прощупал меня глазами.

— Ты…

— Я… вчера с плота вы продали Пань Лаоу рыбу…

— А-а… студент. — Старик тоже узнал меня, облегченно вздохнул и взволнованно прибавил: — Да, рыба, рыба… больше не будет рыбы. — Говоря это, он опять невольно расстроился.

— Почтенный Вэйда, что с вами?

— На душе у меня нехорошо. Гляди. — Он показал на что-то неподалеку от себя.

И тут только я увидел, что на земле лежали четыре цапли, шеи их были перерезаны, перья в крови.

— Кто же это сделал? — испуганно спросил я.

— Кто сделал… псы бешеные покусали… Ах, боги небесные, я одинокий старик, занимаюсь ловлей рыбы — какое преступление я совершил? Я продаю пойманную рыбу — ну какие законы могу я нарушить? Все любят рыбу есть, и районный секретарь Ли Цзячэнь тоже… Но эти два года житья совсем не стало, ловлю рыбы объявили чуть ли не разбоем, пришлось прятаться от всех, вот и нашел я такое место, откуда и змея не выползет. Рыба есть, да продавать нельзя, остается лишь сушить… Кадровые работники в бригаде говорят, что я занимаюсь неправильным делом, все принуждают меня идти в поле. Я им отвечаю, что не могу, а они мне — что я развожу капитализм, и ругают меня на всех собраниях… Что же мне делать? Если я не буду ловить рыбу, то мне нечего будет есть. Ли Цзячэнь вчера устроил большой митинг, приказал по всему району раздавить капиталистических прихвостней: увидят курицу — резать курицу, увидят утку — резать утку, вырвать все с корнем… Мои верши сломали, цапель погубили!.. О боги небесные, как же мне жить теперь…