Современный Евгений Онегин

Савельев Александр Гаврилович

XVII

Считали Маркса здесь великим,Как членов всех Политбюро,И их портреты клеем липкимЛепил дежурный у ворот.Онегин стал читать журналы,Где появились маргиналы,И модным словом «хозрасчет»Нас подурачили еще.Но позже он другим увлекся:Философический журналК нему случайно в стол попал,Где коммунизма ортодоксыНе мудрецами стали вдруг,А мракобесами наук.

XVIII

И

он принялся за Гольбаха,Бруно, Гельвеция, Руссо,Декарта, Маркса, Фейербаха,Et cetera, держа фасон.Ты, может, удивлен, читатель,Тем выбором? Но знай – издатель,В солидном кресле что скрипит,Всегда общественные чтитЗаконы, и идеализмаНе допустил бы никогда.В библиотеке в те года,Армейской, окромя мат-изма,Попсы и Марксовых друзей,Что взять еще? Не вру, ей-ей!

XIX

Он не следил элит вращенья,Что надвигалось из Москвы,Не думал, как меняет мненьяЕго правительство. (Увы!)Не жил с мечтой о перестройке,Как бомж у ельцинской помойки,Гранит советских грыз газет,Не ведая про интернет.Он был простой и славный малый,Желавший вникнуть в суть вещей,Понять, откуда бьет ручейВсей лжи. Но не понял нимало,Поверив, «вором» стал что вдругГалины Брежневой супруг.

XX

Но русской цвет литературыОнегин здесь сильней любил.В ней не было PR-халтуры,Что школьный произвол растил.Ему сюжеты тут встречались,Что разуму не покорялись.Мысль цепенела, и едваОн к ней подыскивал слова.Какую бы ни брал он книжку —Лескова праздные сказанья,Набокова иносказанья,Толстого (графа чтил он слишком) —Любая, в душу опыт влив,Имела стиль свой и мотив.

XXI

Куприн, Островский, Чехов, Бунин,Аксаков, Гоголь… Всех назватьВозможно ль? Да и вряд ли будемИх статусы с тобой сверять.Замечу только, что Евгений —Беглец и враг богемных мнений —Лишь прозаический настройВоспитывал весь год второйСолдатской службы. Быть поэтомНе мнил, чураясь рифм чужих,Врубаясь только в белый стих.Да в вирши, что прочел за лето.Поэзию хоть почитал,Но муз ее к себе не звал.

XXII

Раз пять он за нее все ж брался,Но не найдя в ней ничегоПолезного, опять осталсяПри мнении своем: чегоМне

средь юды попсовой рыться —Ночами только станет снится.К тому ж все эти чудакиОт оборонки далеки.Грустишь, Есенина читая:Зачем с деревни тяжкий возОн в революцию повез,Себя большевиком считая,И средь поэтов – голь, в «кипении веселом»,Хотел, задрав штаны, бежать за комсомолом?

XXIII

В строю поэзия, возможно,Была излишня. Но Ремарк,Солдатским духом с Женей схожий,Был взят на ложе. Затем в паркАвтомобильный шел солдатик,Чтобы почистить автоматик,Устав СА перечитать,И разводному в ухо дать.Упомянул я выше «ложе» —То, братцы, был простой матрац,Который (ну вообще – абзац!)Здесь по уставу был положен.Когда ж Ремарк надоедал,«Старик и море» он читал.

XXIV

Так наш Онегин набиралсяПолезных знаний. В мира сутьВникал. Он, видно, взялсяЗа ум серьезно. Отдохнуть,Закончив службу, не хотелось.Мысль сдвинулась и завертелась.Лишь ночью вспоминал свой дом,Но грусть-печаль не жгла при том.Потом вдруг стал учить английский,Затем – читать про Древний РимИ страстно восхищаться им,И Ливий Тит ему стал близким.А что Светоний и Тацит?Их Женя одолел и чтит.

XXV

Отбой! В казарму тишь заходит,Солдатики уставно спят.Лишь Женя что-то переводитИз Вальтер Скотта невпопад.Без офицерских указанийСловам английским шьет название,Подрагивая каждый разОт слова vulgar – вот где класс!(Вся наша жизнь, друг, в переводахПо должностям ли – городам,По связям, чувствам и друзьям.Шишков ли, чин иной – в угодуИм не скули: «Прости! Прости!»Что есть – готов перевести!)

XXVI

Вот так, любезный мой читатель,Себя Онегин «обучил».Но, сотен книжек пожиратель,Он к жизни не готов все ж был.Не думай, друг мой, что ЕвгенийКак раб пахал без воскресений:Дежурство мог он пропустить,Со взводным власть он мог вкусить,Над черпаком поиздеватьсяИ под гитару песню спеть,И средь дедов друзей иметь…Но в книжной страсти сознаватьсяМог одному. Тот верный другПришелся по душе не вдруг.