Современный греческий детектив
Шрифт:
Когда наш агент и задержанный парень вышли из кафе «Спорт», рисунок остался лежать на столике, но его захватил с собой другой «коммерсант». Нет, ничего не могу сказать, парень не испугался, когда его задержали, только сказал: «Не понимаю». И добавил: «Я буду жаловаться!» Да, еще попросил у агента разрешения завязать шнурок на правом ботинке. Откуда такое спокойствие? Или он мастерски конспирирующийся преступник, или в самом деле невиновен и потому совершенно невозмутим?
Ладно, оставим пока этот вопрос и перейдем к конкретным фактам. Итак, свой рисунок он нюхал или пробовал на зуб, как я уже говорил. Возможно, это нервный тик. А может быть, тут что-то другое. Например, есть люди, которые обожают нюхать свежую типографскую краску или женское белье. Это доставляет им особое
Рисунок — два маленьких круга — парень оставил на столе (забыл или сознательно оставил, чтобы он не попал нам в руки?). Так вот, этот рисунок захватил другой «торговец кулинарным жиром». Что же касается незнакомца, чьей фотографией мы располагаем, то, как вам известно, наши агенты дали ему возможность выйти из кафе «Спорт», свернуть на проспект Независимости и наконец возле кинотеатра «Заря» арестовали его. Даже пикнуть не успел!
А теперь, чтобы вы не потеряли нить, вернемся к парню с двойным коньяком и рисунком. После ареста его доставили сюда. На нашей машине, находившейся в двух кварталах от кафе «Спорт». В пути он был спокоен, даже хладнокровен. Только когда проезжали Почтовую площадь, он оглянулся и посмотрел на часы — возможно, на то была своя причина. Впрочем, когда агент спросил, не свидание ли у него, парень ответил, что никакого свидания у него нет и на часы он посмотрел машинально. Сначала его отвели в небезызвестную вам комнату на третьем этаже и велели подождать. Но прежде, чтобы не повторять ошибок, парню приказали снять костюм, белье, ботинки, часы, выдали ему другую одежду, а его вещи тщательно обыскали. Вот все, что обнаружили у него в карманах.
Шеф стал брать со стола по одной вещи арестованного и, показывая, называть их.
— Пачка сигарет. Осталось девять штук, значит, недостает одиннадцати, а также папиросной бумаги, на которой, как я вам уже доложил, он нарисовал два маленьких круга. Вот его паспорт со всеми данными: фамилия, имя, отчество, имя матери. Возраст тридцать два года — точнее, полных тридцать один. Холост, по роду занятий — служащий, домашний адрес: улица Победы, 120-а. Вот еще удостоверение сотрудника Бюро путешествий и туризма «Гермес», где он работает в настоящее время. Ножнички для ногтей. В бумажнике только деньги. Кошелек с мелочью. И ничего, за что можно было бы зацепиться. Ничего ценного для следствия! К сожалению.
— А другие улики? Какие сведения о нем собраны? Что дал обыск на квартире?
— Сделали все возможное, причем немедленно, — ответил шеф. — Как только его доставили к нам. Никаких улик! Обыск положительных результатов не дал. Его квартира находится на первом этаже, собственно, это комната с отдельным входом и туалетом. Обычное холостяцкое жилье. В течение часа были опрошены соседи по дому, сослуживцы… Все твердят одно: человек спокойный и безобидный. Ни служба безопасности, ни полиция никогда им не интересовались. До сих пор не давал никаких поводов подозревать его не только в подрывной деятельности, но и в том, что взгляды его представляют хоть малейшую угрозу режиму.
Через два часа после ареста я его допросил. С ходу показал ему фотографию и объявил, что его соучастник уже рассказал нам об их встрече в кафе «Спорт». Парень спокойно ответил, что он понятия не имеет, о чем речь, что они с тем господином никакие не соучастники и что их встреча в кафе «Спорт» была чистой случайностью. Я спросил, о чем они говорили, когда тот человек наступил ему на ногу. Без запинки он повторил диалог. Слово в слово. Диалог на первый взгляд совершенно невинный.
Все подробности я пока что сознательно опускаю, потому что хочу, чтобы вы сначала представили себе ситуацию в общих чертах. Вы, очевидно, уже поняли, какую ловушку я ему приготовил. Наши агенты слышали их разговор, не пропустили ни одного слова. Но я притворился, будто ничего не знаю. Мне важно было посмотреть, будет ли он излагать все, как было на самом деле, или внесет какие-то изменения. Во втором случае мы бы имели против него совершенно конкретные улики. Затем я показал ему вот эти кружочки на папиросной бумаге и спросил, что они обозначают. Увидев в моих руках рисунок, он не удивился и ответил: «Да ничего не обозначают.
Тут я закричал, якобы потеряв самообладание: «Для режима лояльный человек — это ничто! Ноль! Все люди делятся на тех, кто за режим, и на тех, кто против него. Чтобы быть врагом режима, вовсе не обязательно выступать против него. Достаточно не поддерживать режим, не заниматься созидательной деятельностью на его благо. В нашей политике мы руководствуемся суровым законом: „Кто не с нами, тот против нас“».
Парень отвечал мне очень вежливо, но, боюсь, мне не удалось его сдвинуть ни на миллиметр. Думаю, ни к чему теперь излагать все детали допроса. Сосредоточимся на главном. Арестованный до конца сохранял абсолютное спокойствие. Под конец он потребовал очной ставки с тем, другим. Я пообещал ее тут же по окончании допроса. Все это время я поддерживал связь с Центром, то есть с того момента, когда я доложил о деле «Кафе „Спорт“» и передал сведения о задержанных. В Центре весьма заинтересовались этим делом. О ходе операции и результатах допросов я им постоянно докладываю по телефону. Около десяти вечера я снова вызвал парня и спросил, не имеет ли он что-нибудь добавить к сказанному. Он ответил: «Нет, сообщил все, что мог». Тогда я сказал: «А у меня для вас новости. Завтра рано утром на машине службы безопасности вас повезут в столицу. Ваш соучастник уже отправлен туда. Таково распоряжение Центра. Больше я этого дела не касаюсь. Ваша очная ставка, видимо, состоится в Центре».
Не сказал бы, что это его очень обрадовало. Наоборот, всем своим видом он дал мне понять, что его раздражает эта волокита. И даже пробормотал что-то вроде того, что, мол, его страдания только начинаются. Я приказал его увести…
— Значит, завтра утром его переведут в Центр? — поинтересовался Менеджер.
— Да, и повезете его туда вы. Как это делается, вам известно. Выедете рано. Вам ведь нужно поспеть в одиннадцать десять на паром.
— Микрофильмы готовы! — сообщил по селектору заведующий фотолабораторией. — Мы все проявили, получилось великолепно. Можете посмотреть.
— Наверняка дождь будет, — сказал Менеджер.
Впрочем, я не расслышал, возможно, он сказал: «Вряд ли дождь будет».
— Ты что-то сказал?
— Я выдал метеорологическую справку: будет дождь.
— Да брось ты!
— Почему? Ты что, возражаешь?
Я громко захохотал.
— Слушай, с чего это вдруг тебе такое в голову взбрело? Жарит как в печке, с ума можно сойти! Облака на небо если и набегают, то совсем легкие, прозрачные, как женское нейлоновое белье. Разве из таких дождь пойдет?
Менеджер махнул рукой. Сначала я подумал, что он отгоняет муху. Но никакой мухи не было — стало быть, он просто отмахнулся от меня.
— Ну и духота! — сердито заговорил он. — Заметьте: середина сентября, для этого времени такая духота — явление совершенно противоестественное. Верно?
— Менеджер абсолютно прав, — сказал парень из кафе «Спорт». — Не сочтите за дерзость, но я тоже считаю, что эта духота не к добру. Мне кажется, ливня не миновать…
— Два — один! — воскликнул я. — Ваша взяла!
Все время идем со скоростью сто десять. Курю и размышляю над формулой, услышанной от шефа: «Кто не с нами, тот против нас». Режим — это демаркационная линия. По одну сторону приверженцы режима, по другую — противники. Как два противоположных берега, а между ними — пропасть.
— Если нам не повезет, — сказал Менеджер, — я хочу сказать: если пойдет дождь, то мы наверняка опоздаем.
— А я все думаю об этой жаре. Не нравится мне она. Коварная жара! Наверняка дело кончится хорошим ливнем.