Современный польский, чешский и словацкий детектив
Шрифт:
— Меня интересует, кто арендовал год назад в вашем отделении ящик номер четырнадцать?
— О волке речь! — расхохотался начальник. — Абонентом ящика и… владельцем фальшивой картины был доктор Кригер!
Стараясь не показать удивления, я спросил:
— Вы знаете доктора Кригера?
— Постольку, поскольку… Я видел его в Почтовом музее, куда он пробовал продать фальшивый «Дилижанс». Позже мне звонили по телефону из Национальной галереи. Работники галереи спрашивали наше мнение об этой картине.
— Вы можете описать внешность доктора?
— Конечно. Доктор Кригер — человек среднего возраста, примерно среднего роста. Интеллигентный мужчина, с круглым лицом, хорошо одет…
Описание сходилось с тем, что я слышал вначале от студента-медика, а затем от вдовы.
Убийца, он же Посол, выдающий себя за доктора Кригера, конечно же, не предполагал, что в Почтовом музее и в сорок первом почтовом отделении он столкнется с одним и тем же человеком!
— Можно посмотреть квитанции, на которых Кригер расписывался в получении заказных писем? — спросил я.
— Вы занимаетесь графологией, капитан?
Мое инкогнито было раскрыто.
— Откуда вы меня знаете?
— Откуда? Если живешь на Горносленской, через два дома… Неужели вы думаете, что я стал бы первому встречному раскрывать почтовые секреты? Вы же мне не представились… Видите ли, сосед, прошел год, и установленный для претензии срок кончился. Квитанции отправлены в макулатуру. Хотя подождите-ка…
Он прошел в почтовый зал и скоро вернулся в обществе молоденькой симпатичной сотрудницы.
— Она работала с заказной корреспонденцией в то время, когда у нас бывал доктор Кригер, — пояснил он. — Вы помните, Зося, доктора Кригера?
— Да, помню. Такой веселый, интеллигентный мужчина. У него был ящик номер четырнадцать, он подходил к моему окошку за заказными письмами, а получал он их со всего мира. Подруги смеялись, что он, очевидно, опубликовал свой адрес в каком-то африканском брачном бюллетене и скрывает свою переписку от жены. Вот ему и нужен почтовый ящик.
Зося оказалась разговорчивой особой.
— А еще он скрывал свою переписку потому, что собирал марки, — продолжала Зося. — А это смешно. В конвертах, которые иногда бывали повреждены, кроме фотографий женщин, мы видели марки. Потом все прекратилось. Доктор отказался от почтового ящика, и письма стали приходить реже. Несколько раз, когда что-то приходило, мы пересылали на адрес больницы…
— А какой документ предъявлял доктор Кригер? — прервал я ее.
— Какой? Просто… мы его знали! Он открывал свой ящик. Когда подходил к моему окошку, в руке держал ключ, — рассудительно пояснила Зося, удивляясь, что кто-то мог спрашивать у доктора Кригера документ.
И это все, что я смог узнать.
В Национальной галерее у меня был приятель еще с тех времен, когда
Выйдя из почтового отделения, я взял такси, чтобы без проволочек «пришвартоваться» к зданию музея.
— Мариан, должно быть, в зале прикладного искусства. Если не у старых фламандцев! — сказал мне экскурсовод.
Я нашел Мариана у картин Рембрандта. Это были: автопортрет, сделанный в молодые годы, Саския, написанная через два года после свадьбы, и Мартин Дай.
Мариан стоял перед портретом Мартина Дая. Смотрел в какую-то иностранную газету, бормотал что-то себе под нос и выглядел не совсем нормальным.
А меня мучила загадка нового убийства.
Скорее бы добраться до Посла!
— Извини, Мариан, — проговорил я тихо, — нам нужна твоя помощь.
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом, будто не слышал. И лишь через минуту его профессорский лик просиял:
— А-а, это ты? Ты уже слышал?
— О чем?
— Ты в самом деле ничего не знаешь?
— Нет.
— У этого Мартина Дая была невеста. Ее портрет нашли недавно в городском музее в Шверине. В Голландии был обычай, чтобы молодые перед свадьбой заказывали свои портреты. И наши молодые отправились к Рембрандту. Но свадьба не состоялась… Смешно подумать. Смотри, они снова встретились через триста лет!
Он развернул газету, показывая мне репродукции обеих картин.
К сожалению, я должен был возвратиться к вопросу об убийстве в Западном районе.
— Говоришь, «Дилижанс»? — повторил Мариан, когда мы спустились в контору. — Что-то я слышал. Правда, не в моем отделе, но, помню, по этому вопросу были какие-то споры. Надо расспросить коллег.
Он долго звонил по местному коммутатору, но через несколько минут беспомощно развел руками:
— С человеком, который хотел продать нам «Дилижанс», разговаривал только профессор Грейн. Об этом деле должны знать в Почтовом музее на улице Святой Барбары… Но… профессор Грейн умер, а музей перевели во Вроцлав!
— Скажи, который час? — спросил я, посмотрев на свои не заведенные в утренней спешке часы.
Мариан вытащил серебряный «Нортон» с надписью «Лондон 1785», у которого был громкий, как у трактора, ход. Это был предмет моей давней зависти.
— Ровно десять. В одиннадцать во Вроцлав вылетает самолет. Я это знаю, так как был там на прошлой неделе.
— А как… насчет «Нортона»?
— Спасибо. Можно поговорить об обмене.
— Разреши позвонить от тебя? — попросил я.