Современный югославский детектив
Шрифт:
Подскочив к Штрекару, Филипп нащупал пульс, потрогал сердце, лоб. Руки тряслись, дыхание было прерывистым, сердце колотилось, его охватила паника. Такая, как вначале.
Штрекар застонал, приподнялся на руке, другой взялся за голову. Гашпарац облегченно вздохнул.
Затем подошел к двери и повернул выключатель. Штрекар сморщился и зажмурил глаза. Крови не было видно.
Не было крови и на лице распростертого на полу человека: она впиталась в рыжий парик, который Гашпарац с него сорвал, так же как и приклеенную рыжую бороду.
Но даже в гриме при свете электричества не трудно было узнать Рудольфа Томашича, директора
XXIX
— Только ей ничего не говорите, не волнуйте… Она ничего не должна знать… Это все я, — повторял человек. — Только ей не говорите. Потом, когда все пройдет, когда увидим результат…
Глаза были мутные, движения бесконтрольные, он попытался приподняться на локте. Голос с трудом вырывался из горла. Гашпарац чувствовал себя ужасно, потому что знал — это следствие его ударов. И правда, Рудольф Томашич, директор «Гефеста», был похож на растрепанную карнавальную куклу, от уверенного в себе человека не осталось и следа, он лежал бледный и беспомощный, казалось, и впрямь у него повреждены какие–то жизненно важные центры. Вскоре Гашпарац понял, что это состояние вызвано чисто психологическими причинами: после огромного и длительного напряжения наступил мгновенный упадок сил. Возбуждение достигло кульминации в тот момент, когда директор ударил Штрекара, а после этой вспышки произошел спад, организм, не поддерживаемый более напряжением, надломился. Нечто подобное Гашпарац наблюдал в себе самом — он не мог до сих пор расслабиться.
— О ком это он? — спросил Штрекар.
— О жене, — пояснил Гашпарац.
Ему вдруг все стало ясно, и он ощутил страх. Захотелось сесть рядом с другом и гладить его по голове, как заботливая санитарка тяжелобольного. Удар по переносице болью отдавался в левой ноге. Это свидетельство их победы.
Когда он помог Штрекару подняться с пола, когда выяснилось, что с инспектором все в порядке и он пришел в себя, выпив несколько глотков воды, и наконец взглянув на человека, лежащего на полу, сказал: «Ты только посмотри на этого сукиного сына, руководителя», только тогда Гашпарац почувствовал, что все крохи–факты собрались наконец вместе и встали на свои места. Он ощутил разочарование, даже какую–то пустоту и упал бы, если бы не ухватился за конторку.
Вдвоем они подняли человека и усадили на стул. Штрекар стал звонить по телефону. Вызвал помощников, милицейского врача, позвонил и хозяину — фотографу. Гашпарац поднял жалюзи, вышел из ателье и глубоко вдохнул свежий ночной воздух. На Влашской горели фонари и было безлюдно: близилась полночь.
Метрах в ста от ателье под фонарем стоял зеленый «фольксваген». Гашпарац взглянул на номер, достал из кармана фотографию. Взгляд Ружицы Трешчец — Белой Розы показался ему сейчас значительным и глубоким, было тяжело смотреть на ее лицо, он даже прикрыл его рукой. Сличил номера машины.
— Говоришь, о жене? — спросил Штрекар.
— Она очень больна, — пояснил Гашпарац.
И тут стали подъезжать люди. Сначала милиционеры, которым Штрекар что–то объяснял и давал указания, потом врач, осмотревший директора и констатировавший, что раны не опасны, потом какие–то специалисты. Директора увезли. Гашпарац и Штрекар остались в пустом ателье, чтобы дождаться фотографа, который жил далеко, под Слеме; он обещал незамедлительно приехать: ему, вероятно, никак не удавалось поймать такси, а своей машины у него не было.
— Куда это ты выходил? — спросил Штрекар.
—
Гашпарац извлек фотографию из кармана. Ткнул пальцем в автомобиль, в фигуру под зонтиком, отпирающую дверцу.
— Да, — произнес Штрекар. — Все стало на свои места. И номер машины, и дата, и точное время. Погоди, у меня никак не укладывается в голове. Хотя сейчас все кажется до того просто, что проще и быть не может. Отчет написать пара пустяков, а сколько я намучился, пока это тянулось, да и ты тоже. Все просто: фотография уличает директора, машина его, это он ее отпирает. Следовательно, фотография — документ, свидетельствующий о том, что кража совершена им.
— Да, вроде бы, — сказал Гашпарац.
— Погоди, погоди, а как же его алиби в день ограбления… В тот день, когда была совершена кража, он находился в Сплите. Мы это проверяли несколько раз. Здесь какой–то трюк. Вчера я читал протоколы…
— Не знаю, — медленно произнес Гашпарац. — Как–то же он это подстроил… Известно, что он находился в гостинице?
— Фотография сделана во второй половине дня, — припомнил Штрекар, потирая рукой лоб. — В Сплите он был в компании кого–то из своих деловых партнеров… Подожди–ка, кроме того дня… Но и тогда, по свидетельству портье, он взял ключ и оставался в своем номере. Соседи слышали в его комнате радио. Вечером к нему приходил кто–то из знакомых, звонил снизу. Он тотчас спустился и ушел, оставив ключ в регистратуре. Ближе к полуночи возвратился и снова в сопровождении кого–то из местных. Прости, не пойму, как…
— Алиби относится ко времени от двух до шести?
— Ну да.
— Мне кажется, я понимаю, как это можно было сделать, — сказал Гашпарац. — Все–таки он выходил из гостиницы. Не знаю, каким образом, но выходил. Полагаю, все было разыграно как по нотам. Он ушел, забрав с собой ключ. А может, вообще не запирал дверь, чтобы создать впечатление, что отлучился на минутку. На такси добрался до аэропорта.
— И улетел в Загреб?
— Конечно. Билет был приобретен заранее; и из Сплита, и обратный из Загреба, и, конечно, на разные фамилии.
— Но он должен был сразу вернуться.
— Да дело–то несложное, — говорил Гашпарац, почувствовав, как его облеченное в слова волнение настоятельно пробивается наружу, как ему самому необходимо услышать произнесенные вслух комбинации, которые рождались у него в голове. — Ты лучше меня знаешь положение дел на наших внутренних авиалиниях. Самолеты следуют друг за другом, с небольшими интервалами, и в основном одни и те же. Сплитский самолет сразу после прибытия вылетает обратно в Загреб. Все зависит от дня недели. Бывает, за пять–шесть часов они делают на линии несколько рейсов. Интервал между прибытием в Загреб и вылетом в Сплит не больше часа.
— Да, да… ты прав, точно, он в это время…
— Это совсем нетрудно, — снова перебил Гашпарац инспектора, не в силах совладать со своей потребностью говорить. — Если заранее купить билеты из Сплита и из Загреба — плевое дело.
— Верно, верно, а «Гефест» находится почти в Горице. До аэропорта рукой подать. На машине не больше десяти минут.
— Вот так, поехал в «Гефест», взял деньги. Вернулся в аэропорт вовремя, за пятнадцать минут до вылета, как предусмотрено правилами, прошел регистрацию. И возвратился в Сплит. Единственная задача для него была — незаметно проскользнуть в номер. И это ему удалось.