Совы в Афинах
Шрифт:
“Я пока не уверен”, - сказал Соклей. “Возможно, в Александрию. Я никогда там не был, но такой новый, широко открытый город, как этот, дает человеку массу возможностей для наживы”.
“Александрия”, - эхом повторил Химилкон. “Так вот, там я тоже никогда не был. Во времена твоего дедушки, ты знаешь, или, может быть, твоего прадеда, Родос был таким же новым, широко открытым городом, как этот ”.
“Может быть”. Но Соклей не казался убежденным. “Однако у Родоса никогда не было всех богатств Египта, на которые можно было бы опереться”.
“Тогда
Соклей был рад повиноваться. Место работы Химилкона очаровывало его, потому что он никогда не мог быть уверен, что там обнаружится. Он остановился в дверях, чтобы дать глазам привыкнуть к полумраку склада. Ему нужно было видеть, куда он идет, потому что проходы между шкафами и полками были узкими. Вещи торчали, готовые либо подставить ему подножку, либо ткнуть в глаз. Его ноздри подергивались. Химилкон запасся ладаном, миррой, корицей и перцем, а также другими специями и благовониями, которые родосцу было сложнее идентифицировать.
“Вот”. Химилкон остановился и достал шкатулку необычной работы, сделанную из светлого дерева, которого Соклей никогда раньше не видел. “Скажи мне, что ты думаешь об ... этом”. С мелодраматическим размахом Химилкон открыл коробку.
“Янтарь!” Воскликнул Соклей. Коробка была полна драгоценного вещества медового цвета. У него тоже был слабый, пряный запах, или, может быть, Соклей все еще чувствовал запах всех других вещей на складе. Он протянул руку и взял кусочек. Даже такой неполированный, он был гладким на его ладони. “Это муха, попавшая в ловушку внутри?” - спросил он, поднося его поближе к лицу, чтобы получше рассмотреть.
“Дай-ка я посмотрю”. Химилкон забрал это у него. “В любом случае, какой-то жучок. Знаешь, в амбере такое встречается довольно часто. Этот предмет, который ты подобрал, не единственный в коробке, в нем что-то есть ”.
“Я знаю это о жуках”, - сказал Соклей. “Мне просто интересно, как они вообще могли попасть в камень. Это почти так, как если бы они застряли в сосновой смоле, а затем смола каким-то образом окаменела ”.
“Я не понимаю, как это могло произойти”, - сказал Химилкон.
“Я тоже не верю”, - признался Соклей. “Но это действительно так выглядит, не так ли?”
“Полагаю, да”, - сказал финикиец. “Но я не показал вам янтарь из-за насекомых. Я показал его вам, потому что это нечто, что приходит с севера. В Александрии есть всевозможные странные и чудесные вещи, которые поднимаются вверх по Нилу. Но есть ли в Александрии янтарь? Я так не думаю. Захочет ли александрийским ювелирам янтарь? Там, я думаю, они так и сделают”.
Соклей думал, что они тоже будут. Что бы он ни думал, он не хотел признаваться в этом Химилкону. Он сказал: “Я даже еще не знаю, хочу ли я янтарь, о лучший. Это зависит от того, сколько мне придется заплатить за него и на что я могу надеяться получить за него в Александрии”.
“Ну, да, конечно”, - сказал Химилкон. “Я занимаюсь этим тоже не ради своего здоровья, ты знаешь.
“Если я не смогу получить прибыль, я не буду покупать”, - сказал Соклей. Они сердито посмотрели друг на друга. Соклей ничего другого не искал. С некоторым раздражением он спросил: “Сколько ты хочешь за весь янтарь, который у тебя в этой шкатулке?”
“Три минаи”, - сразу ответил Химилкон.
“Три минеи?” Соклей сделал вид, что не может поверить своим ушам. На самом деле, цена была более разумной, чем он ожидал. Но он не мог позволить финикийцу узнать об этом, иначе он проиграл бы торг еще до того, как он начался. Он вскинул руки в воздух, чтобы показать смятение, которое он должен был испытывать. “Это смешно!” - сказал он. “Если я захочу, чтобы у меня высосали кровь, я пойду в гостиницу и позволю клопам сделать это”.
Химилкон скорчил гримасу, как будто он только что сделал большой глоток уксуса. “Забавный человек”, - сказал он. “Вы, эллины, пишете эти комедии, чтобы попасть на сцену. Это я знаю. Ты практикуешься, чтобы сделать одно из них? Я знаю, что ты хочешь что-то написать ”.
“Не комедии, клянусь египетским псом, и я не шутил”, - ответил Соклей. “Ты назвал мне цену, которую, возможно, не ожидаешь, что я заплачу”. Чем больше он притворялся возмущенным, тем больше настоящего возмущения испытывал. Он знал, что в этом не было рационального смысла, но с ним такое случалось и раньше, в других драках.
Уперев руки в бока, Химилкон надменно спросил: “Ну, о дивный, сколько, по мнению вашего величества, стоит янтарь?”
“О, мина, возможно, немного высоковата, но не слишком”, - сказал Соклей.
“Одна мина? Одна?” Глаза Химилкона выпучились. Вены на его шее вздулись. То же самое произошло с венами поменьше на его лбу. Он разразился потоком арамейского, который должен был сжечь дотла не только его склад, но и половину города. Это означало “нет”, но он был гораздо более решителен в этом вопросе.
“Будь осторожна, моя дорогая, или ты причинишь себе вред”, - сказал Соклей.
“О, нет. О, нет”. Химилкон покачал головой, слишком расстроенный, чтобы выдавать себя за эллина. “Я могу причинить вред тебе , но не себе. Ты разбойник, бандит, пират...” Он исчерпал греческий и снова вернулся к своему родному языку. Это прозвучало еще горячее, чем его первое извержение.
“Осторожно. Осторожно”. Теперь Соклей вытянул руки перед собой в умиротворяющем жесте. “Раз уж ты позволил себе так переутомиться, я полагаю, я мог бы подойти к мине и двадцати драхмаям”. Родиец говорил с видом человека, идущего на великую уступку. И в некотором смысле так оно и было. Ему никогда не нравилось быть первым, кто менял свою цену в ходе торгов. Теперь ему предстояло увидеть, насколько сильно Химилкон переедет - и склонен ли Химилкон переезжать вообще.
Когда финикиец продолжал возмущаться на арамейском, Соклей испугался, что тот не сдвинется с места. Три минея были неплохой ценой, но и не очень большой. Соклей надеялся загнать его еще ниже - и родосец знал, что в Александрии он мог бы выручить гораздо больше, особенно если бы продавал янтарь по частям, а не единым лотом.