Совы в Афинах
Шрифт:
Наконец, неохотно, Химилкон сказал: “Я не думаю, что я бы умер с голоду на улице - совсем, - если бы вы заплатили мне два минаи, девяносто драхманов”.
Он не много переезжал, но он переехал. Он не был женат на трех драхмах в качестве своей цены. Это было то, что Соклей должен был знать. “Ты спускался только вполовину реже, чем я поднимался”, - пожаловался он.
“Клянусь розоватыми сиськами Аштарт, тебе повезло, что я вообще спустился”, - прорычал Химилкон.
Так и есть, подумал Соклей,
Химилкон возвел глаза к небесам, словно спрашивая богов, почему они дали ему такого жестокого и бесчувственного противника в этой игре. “Я пытаюсь уберечь себя от ограбления. Я пытаюсь прокормить свою семью. И что это мне дает? Ничего, вот что! Ничего, ни единой, единственной вещи! Вот янтарь, замерзшие слезы богов, принесенные во Внутреннее море из-за пределов земель кельтов, и...
“Подожди”. Он возбудил любопытство Соклея. “Что ты знаешь о стране, из которой добывают янтарь?" Геродот говорит, что это на краю земли, но не более того.”
“Все, что я знаю, это то, что это где-то на севере”. Химилкону было явно безразлично. “Нет: другая вещь, которую я знаю, это то, что вы никогда больше не увидите ничего из этого янтаря, если не приблизитесь к моей цене. Возможно, вы мечтаете совершить убийство в Александрии, но вы не сможете совершить убийство, если у вас нет товара ”.
Это, к сожалению, было правдой. Соклей сделал лучший ответ, на который был способен: “И вы не можете надеяться получить прибыль от своего янтаря, если запросите непомерную цену”.
“Чего я не делаю”, - возмущенно сказал Химилкон.
Это, к сожалению, тоже было правдой. Соклей не собирался этого признавать. Он сказал: “Ну, я полагаю, я мог бы поднять еще двадцать драхм”. Он вздохнул и снова развел руками, как бы показывая, что, поступая так, он проявляет великодушие, выходящее за рамки разумного.
Химилкон снизился еще на десять драхмай. Он ворчал, хмурился и кипел от злости, как будто хотел показать, что этим он выходит за рамки разумного.
В конце концов, они остановились на двух минеях, сорока пяти драхмах. Соклей не смог заставить финикийца снизить цену еще на один оболос. Часть его чувствовала, что он заключил довольно выгодную сделку: та часть, которая отметила, что даже три минаи - неплохая цена. Другая часть скорбела, потому что он не смог доставить Химилкон так далеко, как надеялся. Он пожал плечами. Если он не мог решить, радоваться ему или нет, у финикийца, вероятно, было столько же сомнений, что означало, что они были на расстоянии вытянутой руки от правильной цены.
“У вас есть весы?” Спросил Соклей. “Я хочу взвесить янтарь”.
“Почему?” Химилкон был олицетворением подозрительности. “Мы уже заключили сделку”.
“Да, конечно”, - нетерпеливо сказал Соклей. “Однако я хочу знать, сколько у меня денег, чтобы я мог рассказать своему отцу”.
“О". Хорошо. Химилкон хмыкнул. “Идите сюда. Я использую его в основном для взвешивания специй”.
Янтарь оказался весим меньше, чем ожидал Соклей. Это снова заставило его забеспокоиться. Смеялся ли Химилкон над ним из-за своей курчавой бороды? Соклей сказал: “Позволь мне взять один кусочек, чтобы показать моему отцу”.
“Я бы не стал делать это для кого попало, имейте в виду”, - сказал Химилкон. “Для вас, и особенно для Лисистратоса… очень хорошо. Возьми один кусочек, какой бы ты ни выбрал ”. Соклей выбрал тот, на который он смотрел раньше, тот, в котором был жук.
Держа его в руке, он поспешил к своему дому. Когда он добрался туда, Трайсса наливала воду из амфоры на грядку с травами во внутреннем дворе. Его отец сидел на скамейке во внутреннем дворе, тихо, но очень внимательно наблюдая за курносой рыжеволосой девушкой-рабыней. Насколько знал Соклей, его отец никогда не делал ничего большего, чем присматривал за Трессой; муж, который переспал с рабыней в своем доме, напрашивался на неприятности от своей жены. Соклей сам несколько раз ложился с ней в постель. Иногда его похоть брала верх над ним, достаточно, чтобы преодолеть разочарование из-за отсутствия у нее энтузиазма.
“Приветствую тебя, отец”, - сказал Соклей. “Иди посмотри, что у меня есть”.
“О, привет, Соклей”, - сказал Лисистрат. Соклей был убежден, что, пока он не заговорил, его отец понятия не имел, что он там. Лисистратос неохотно оторвал взгляд от фракийской рабыни и поднялся на ноги. “В чем дело?”
“Янтарь”. Соклей раскрыл ладонь, чтобы показать драгоценный камень медового цвета. “Я только что купил совсем немного его у Химилкона”.
“У тебя есть? И это образец?” Спросил Лисистрат. Соклей опустил голову. “Хорошо, дай мне взглянуть”, - сказал его отец. Когда Соклей отдал ему янтарь, он начал подносить его близко к лицу, затем прервал жест с разочарованной гримасой. “Все становится расплывчатым, когда я пытаюсь взглянуть на это так, как раньше”, - проворчал он. “Чтение в наши дни тоже испытание”. Он держал кусочек янтаря на расстоянии вытянутой руки. “Так-то лучше… Похоже, он действительно хорошего качества”.
“Я рад, что ты так думаешь. Я тоже так думал”. В улыбке Соклеоса читалось настоящее облегчение. Они с отцом ладили намного лучше, чем Менедем и дядя Филодем, за что он благодарил богов, но он все еще нервничал, когда самостоятельно совершил крупную покупку на Родосе.
“Это будет не единственный кусок, который ты купил, не так ли?” Спросил Лисистратос.
“О, нет”. Соклей рассказал гемиоболос, сколько именно он купил.
Его отец моргнул, затем улыбнулся. “Я мог бы догадаться, что ты будешь точен. И сколько именно ты заплатил? Я предполагаю, что остальное было такого же качества, как эта вещь?”