Созависимость как жизнь
Шрифт:
Наша социальная жизнь формирует строжайшую цензуру внутри нас самих. Наша автономия и «несоответственность» внешним зависимостям – скорее итог самодистанцирования и самоотрешения, чем отражение «объективной» дистанции и отсутствия соотнесенности [73]. Разнонаправленность и хаотичность внешних давлений воспринимаются как бессмысленность и бесцельность внешнего мира, но межличностные внешние принуждения уже «инкорпорированы» и перекованы в самоконтролирующее Я. Цивилизационные механизмы самоконтроля функционируют уже отчасти автоматически и представляются человеку стеной, отделяющей его Я от других людей, от общества. Таким образом, представление об абсолютно независимых, принимающих решения, действующих, экзистирующих одиночках является искусственным продуктом.
В областях бессознательного, чувственно и рационально большинством из нас не воспринимаемого, действует закон притяжения сходного и отталкивания противоположного,
Свобода означает не что иное, как способность следовать голосу разума, здоровья, благополучия и совести против голоса иррациональных страстей, считал Э. Фромм [64]. Однако для большинства здравый смысл и реальность есть не что иное, как всеобщее одобрение, и одна из причин жизненных неудач в том, что люди не отдают себе отчет, в какой момент они еще свободны действовать в соответствии со своим разумом, и осознают ситуацию, когда уже слишком поздно принимать решение. Большинство «неудачников» несостоятельны потому, что не замечают, когда жизнь задает им вопрос и когда еще есть возможность ответить на него так или иначе. К.Г. Юнг, однако, напоминает, что мы обладаем комплексами и – что намного важнее – комплексы могут обладать нами, нарушая единство сознания и волевую регуляцию [75].
Энергетически комплекс часто превосходит сознательные намерения и загоняет нас в состояние принуждения, навязчивого мышления и действия, ослабленной ответственности. Подавление комплекса усилием воли не уничтожает его, и при первой же возможности он проявляется с прежней силой.
Юнг определяет комплексы как «маленький народ», проделки которого тревожат нас ночью; как архитекторов снов и различных симптомов или «отколовшиеся части души». Позже М. Мамардаш
вили напишет: «Полнота бытия – вот что имеет отношение ко мне, рассыпанное как в осколках зеркал. Мы отражены в тысячах зеркал, которые не собираем, хотя эти отражения и есть мы» [36]. Моральный конфликт, возникающий из невозможности нашего полного самоутверждения, предполагает непосредственный раскол сознания, но разум воспринимает все внутренние нарушения как собственную активность – он просто ассимилирует их, пытаясь сделать автономность комплекса нереальной.
Сознание ведет себя подобно человеку, услышавшему подозрительный шум на чердаке и бегущему в подвал с целью убедить себя, что там нет грабителя и шум был просто плодом его воображения. Фактически же ему не хватило духу подняться на чердак.
К. ЮнгЮнг утверждает, что избавление человека от его комплексов лишает его лучших ресурсов, а признание их, провоцируя внутренний конфликт, делает комплекс фокусом жизни и источником развития личности. Может быть, поэтому нам важно достижение не «всего» и «вообще», а именно значимого – только оно и дает ощущение свободы. Поэтому, внешне несвободные, мы порою можем ощущать себя внутренне свободными, а внешне свободные – внутренне несвободными. Каждый шаг по дороге ложного выбора делает все более сомнительным признание этого пути действительно ложным. Всегда трудно согласиться с необходимостью вернуться к месту, где был впервые сделан неверный поворот, и примириться с напрасной тратой энергии и времени.
Многие поступки созависимой личности мотивированы навязчивыми страхами столкновения с реальностью, брошенности, потери контроля над жизнью и т. д., рождающими прогрессирующую ригидность и сковывающими свободу выбора. Страх сочетается с «боязнью страха» и стремлением заранее оградить себя от него, избегая ситуаций его потенциального появления, например не стимулируемого алкоголем или наркотиками общения с другими. Но любое побуждение – это фактор нашей несвободы, при этом только исходя из него и учитывая условия его реализации (и внешние, и внутренние), мы оказываемся более или менее свободными, а переход от намерения к успешному результату – это переход от несвободы к свободе. Но за этой свободой опять встает наша несвобода – несвобода от последствий наших достижений, ведь успешное осуществление конкретного намерения порою может создать для нас опасную или убыточную ситуацию. А жизнь порождает все новые и новые побуждения, и проблема свободы и несвободы
Страсть к приобретению, обладанию, страсть, которая передается и усиливается из поколения в поколение в течение тысячелетий, – чисто абстрактная потребность, предвещающая <…> сам объект, – так потребность любить возникает до самой любви. Женщина, которую вы потом встретите и полюбите, – лишь объект, на который изливается эта страсть. Вещь, которую вы увидите в витрине и которая вам понравится, – тоже лишь объект.
Веркор и Коронель. Квота, или Сторонники изобилия
Абсолютное и полное равнодушие ко всему – символ «абсолютной свободы». Сознавая жизнь как сочетание свободы и несвободы, мы вынуждены постоянно ощущать пределы своей свободы в соответствии с требованиями жизни и решением ее задач. Мы выбираем конкретные формы и соотношения своей свободы, нередко не понимая при этом, какой именно несвободой это для нас обернется. Само право выбора налагает ответственность за его результаты – свобода ведет к несвободе. В сознании и лексиконе созависимых доминируют многочисленные «я должна», «ты должен», что определяется их убежденностью в том, что именно они ответственны за чувства, мысли, действия других, за их выбор, желания и нужды, за их благополучие или его недостаток и даже за саму судьбу. При этом они безответственны в отношении себя: плохо питаются и спят, не удовлетворяют собственных потребностей, не могут полноценно выполнять родительские обязанности. Сверхответственность в сочетании со сверхбезответственностью в конечном счете объясняется стремлением избежать реальной ответственности за себя и свой выбор.
Как личности мы индивидуальны и избираем для себя индивидуальные свободы и несвободы и плату за них. Выбирая свободу – мы платим, отказываясь от свободы – расплачиваемся. Так, в одном типе отношений человек любит, не думая о себе и о том, что о нем скажут или подумают окружающие; он думает и заботится о другом, получает огромную радость от того, что любимому человеку хорошо с ним. В других отношениях в центр ставится свое Я, господствует ожидание любви и признания: «Я – красивая, умная, деловая, богатая, способная; Я – замечательная хозяйка и мать; Я– личность.
Меня нельзя не любить. Он должен любить меня и должен ценить, что я согласна быть с ним». Такие люди крайне редко счастливы в браке, так как неосознанно выбирают партнеров личностно более слабых, которые будут зависимы от них и «должны» им [42]. Естественно, здесь речь не идет о свободах обоих партнеров.
Развитие психологических теорий и практик обнаруживает у человека все новые и новые нарушения личности, но те же теории и практики гарантируют их разрешение. Возникает странный, но закономерный парадокс: мы зависим от помощи в самой своей способности быть независимыми – способными совершать свободный выбор. Как бы человек ни стремился жить свободно и духовно, он постоянно обнаруживает в себе черты субъекта массовой культуры. Даже при сознательном стремлении освободиться от зависимости или созави-симости у большинства из нас существует подсознательный страх свободы и, соответственно, подсознательное сопротивление воспитательным и терапевтическим усилиям. Современной индивидуализированной отчужденной личности свобода страшна, а принадлежность кому-то более безопасна, так как позволяет снять с себя связанную с личностной свободой ответственность за свои поступки, а по возможности, и за жизнь в целом.
Быть свободным трудно, особенно при дефиците в современной культуре реальной любви и подмене ее различными суррогатами. Для большинства из нас созависимость – хоть какой-то выход из одиночества: «Кто не с нами – того мы забываем» (Д. Липскеров), «Вчера мне дали свободу, Что я с ней делать буду…» (В. Высоцкий). Социальное одиночество до настоящего дня не приветствуется в нашей культуре: а ты чей? а ты с кем? С другой стороны, избавление от созависимости всегда связано с реальной и серьезной жертвой разотождествления: отделить себя от своего статуса, эмоций, когниций невероятно трудно [44]. Наиболее важную роль в кризисе абстиненции играют не столько сами страдания, сколько ожидания этих страданий и отношение к ним [12]. Состояние удовлетворения аддиктивной потребности – это состояние, когда достигается нормальное психическое функционирование. Поэтому понятна вся сложность ответа на вопрос: а что взамен? И последний вопрос для размышления. Как говорилось выше, свободу определяют не только наши возможности, но и условия ситуации: чтобы иметь возможность жертвовать, я должен столкнуться с ситуацией, где я имею возможность жертвовать. А таковой может и не случиться, а может быть, я окажусь «не в том месте, не в то время» и т. д.