Созависимость как жизнь
Шрифт:
2) представления о своем месте в мире, социуме;
3) систему правил и принципов взаимодействия с социальной средой;
4) способы и стиль взаимодействия с другими людьми;
5) потребности, желания, стремления, цели и представления о способах их достижения;
6) систему экзистенциальных установок, касающихся смысла жизни и происходящих событий, ответственности и вины, любви и одиночества, зависимости и свободы, собственной возможности принимать решения и делать выбор, творчества и ограничивающих долженствований;
7) представления о собственных возможностях;
8) право создавать идеи и выбирать способ их реализации;
9) обладание некоторой физической территорией (вещами, предметами, объектами, именуемыми словом «мой») [24].
Наши психологические территории имеют различную степень устойчивости
В.М. Ялтонский определил суверенность как баланс между своими потребностями и потребностями других людей. Это мера личной свободы, которую субъект считает для себя необходимой и которой согласен добровольно ограничиться. Суверенность – это и состояние границ психологического пространства, являющихся инструментом равноправного взаимодействия и селекции внешних влияний и обозначающих пределы личной ответственности и идентичность человека [40]. Автономия – прежде всего независимость «от чего-то», от чего отделяется субъект, что остается за пределами рассмотрения; суверенность – управление «чем-то». В отличие от независимости, автономии, неконформности, ассертивно-сти психологическая суверенность подразумевает не сопоставление поступка с заданными извне нормами и образцами, а внутреннее эмоциональное согласие с обстоятельствами своей жизни и си-нергичное отношение к ее ситуациям, предъявляемым на средо-вом языке. Это переживания аутентичности собственного бытия и своей уместности в его пространственно-временных и ценностных обстоятельствах, создаваемых либо принимаемых нами, нашей уверенности в том, что мы поступаем согласно собственным желаниям и убеждениям.
Различное отношение к свободе обременено различными переживаниями. Философия Востока постулирует фатальность судьбы и целесообразность подчинения ей: если чего-то все равно не избежать, то лучше его принять. Смирение, пассивное встраивание в реальность сложно устроенного мира, где конкретной личности отведена конкретная миссия, – одна из точек зрения на свободу и возможности субъекта. В.В. Розанов отмечал в российской ментальнос-ти некое духовное иждивенчество – вечное ожидание помощи извне, исходящее из неуважения к самому себе [50]. Утверждение абсолютного авторства ведет к утверждению абсолютной ответственности, а перенесение ее на судьбу облегчает переживание жизненных кризисов: мы воспринимаем себя субъективно непричастными к случившемуся. У того, кто чувствует себя автором своих поступков, этого оправдания нет: ведь несчастья и ошибки, им допущенные, произошли, соответственно его убеждениям, из-за того, что именно он недоработал, недодумал и т. д.
Человек всегда стоит перед вопросом: в состоянии ли он выполнять предъявляемые ему требования; насколько правильно он их понял и истолковал; какова его ответственность за последствия своей деятельности? Попытка снять с себя ответственность или возложить ее на кого-то ведет в конечном счете к одному и тому же – оправданию своего поведения. В результате постоянного воздействия массовой культуры, часто опирающейся на инстинкты, и при нехватке индивидуального культурного иммунитета у многих формируется не столько свобода выбора, сколько социокультурная зависимость. Люди нередко поступают так или иначе потому, что «так делают все», и в этом случае внутренняя контрольная инстанция и собственная ответственность отпадают: «так носят» равносильно императивному «носи, как носят» [48].
Приспосабливаться к обществу – это то же самое, что в очереди вести себя прилично. Ведь молчаливый закон очереди предполагает, что каждый стоящий в ней получает что-то (если это что-то не кончается) только в зависимости от того, что не выделяется. От этой взаимной зависимости и зависит та маленькая порция супа «Армии спасения», которая достается каждому. Если ты хочешь именно супа и согласен стоять в очереди, то самое главное – не
Кросскультурное исследование ценностей в бывших «странах народной демократии» показало, что свобода занимает в иерархии актуальных ценностей одно из последних мест. Ценность свободы не осознается в силу того, что личность не чувствует этой свободы в реальной жизни, демократизация же предоставила ей возможность выживать в одиночку – «свободу» защищать свою жизнь, «свободу» выживать или процветать [56]. Современные исследования понимания свободы россиянами показали: 28 % трактуют свободу как возможность поступать по своему усмотрению, своей воле, без всяких ограничений и столько же ограничивают ее пределами правовых и нравственных норм; для 26 % свобода – наличие чего-то значимого без боязни потерять его (работу, уверенность в завтрашнем дне, независимость от случайностей); для 10–12 % свобода – отсутствие какой бы то ни было зависимости (материальной, моральной и т. д.) и только для 6 % – субъективное ощущение [67].В целом же получается: Свобода вовсе не нужна мне, Но надо знать, что я свободен (И. Губерман). Эти строки перекликаются с мыслями Н.А. Бердяева о месте и роли свободы в России.
Россия – страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей. В то же время Россия – страна жуткой покорности, лишенная сознания прав личности и не защищающая ее достоинства, страна инертного консерватизма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти. Безграничная свобода оборачивается безграничным рабством, вечное странничество – вечным застоем.
Русский народ как будто бы хочет не столько свободы в государстве, сколько свободы от государства, от забот о земном устройстве. Русский народ хочет не власти, а отдания себя власти, перенесения на власть всего бремени.
Русского человека слишком легко «заедает среда». Он привык полагаться не на себя, свою активность и внутреннюю дисциплину личности, а на коллектив, на что-то внешнее, что должно его подымать и спасать.
Духовная работа над формированием своей личности не представляется русскому человеку нужной и пленительной. Когда русский человек религиозен, то он верит, что святые или сам Бог все за него сделают, когда же он атеист, то думает, что все за него должна сделать социальная среда.
Тайна русского духа в его устремленности к последнему и окончательному, к абсолютному во всем – в свободе и любви. Но в природно-историческом процессе царит относительное и среднее. И потому русская жажда абсолютной свободы на практике слишком часто приводит к рабству в относительном и среднем, а русская жажда абсолютной любви – к вражде и ненависти.
Н.А. Бердяев [11]Подавляющее большинство современных россиян за свободу, но без обременяющего ее долга; за свободу поступать так, как им выгодно: от как бы меня не ограничили в моих желаниях – до кто стоит на моем пути [60]. Свободный индивид современности (R.J. Lifton) – это человек, одновременно: недо-социализированный, поскольку из «внешнего» мира ему не предлагается никакая всеобъемлющая и неоспоримая формула, и сверх-социализированный, поскольку никакая приписанная или унаследованная идентичность не настолько тверда, чтобы сопротивляться внешним давлениям, и потому ее нужно постоянно приспосабливать и конструировать без перерыва и без всякой надежды на окончательность [Цит. по: 9].
Всякое ограничение свободы, любая зависимость должны вызывать внутренний осознанный или бессознательный протест, когда мы ощущаем, что нам плохо, не понимая причин этого состояния, иногда выдумывая их [5]. Часто это сопровождается ощущением какой-то внутренней пустоты и желанием ее заполнить, что сегодня несложно: Интернет, СМИ, реклама предлагают широкий выбор поведения и действия. В силу особенностей психики мы способны уйти по выбранному пути бесконечно далеко и с некоторого момента можем оказаться неспособными по собственной воле вернуться назад. Энергия зависимости, в которую мы попали, начинает превышать энергию нашего Я. Зависимость становится патологической – болезнью, разрушающей дух, тело, отношения с другими людьми, личностные и общественные связи. Характерным становится компульсивное поведение, неосознанное и иррациональное, о котором постфактум человек может сожалеть; но компульсивно и основанное на чувстве стыда стремление произвести впечатление, управлять им и для этого преувеличивать, лгать и непременно получать внешнее одобрение.