Сожги в мою честь
Шрифт:
Полночь – благословенный час забулдыг без семьи, которым алкоголь помогает изрыгнуть существование, лишенное любви.
Полночь – проклятый час для тех, кто ложится в постель один на один с самим собой и говорит, что все загублено.
Полночь – час начала следующего дня, похожего на предыдущий, наполненный тревогой и валиумом.
Полночь – нулевой час, пустота звездных суток, словно небытие жизни.
Полночь, полночь, полночь…
«Полночь – картина, затемненная нашими неудачами… А еще время, когда прусаки выползают из своих щелей. Ни один закон не мешает блюстителям порядка охотиться за ними… до того дня, пока не возникает новый, ограничивающий преследование. В стране, которая поливает грязью свою полицию, можно ожидать всего».
Тассен,
«Термин «реакция» был введен санкюлотами [13] . Реакционерами они называли дворян, противников изменений. Фашисты, те хотели, чтобы в умах людей жила одна-единственная мысль. В демократах они видели опасных людей, отклоняющихся от верного пути. Голоса несогласных заглушались огнем и мечом: разъяренное человеческое стадо слышало только свой голос».
[13] Санкюлоты – (sans-culottes) – название революционно настроенных бедных людей в Париже во время Великой Французской революции. Слово происходит от выражения sans culotte, то есть «без кюлот»: в XVIII веке мужчины из богатых сословий носили кюлоты (короткие обтягивающие штаны чуть ниже колен) с чулками, а бедняки и ремесленники носили длинные брюки.
– Патрон, посмотрите, в баре какое-то движение.
Антония знаком показала, что заметила.
«Если следовать логике и называть вещи своими именами, наше общество стало реакционным и фашистским: оно держит меня на коротком поводке и затыкает рот… Запрещено вести расследование за границами своей территории! Ослушаюсь – мне перебьют ноги. Запрещено критиковать официальный гуманизм! Выскажу мысль, противную политике блаженных сторонников социальных прав – на мне поставят клеймо стервы. Косность и догматизм – вот что вскармливает предписанную толерантность. Думай, как все или проваливай! Хотелось бы мне знать, где обитает демократия в стране, отупевшей от ангельской пропаганды».
– Патрон, дверь открывается, это, возможно, наш клиент.
Нет, не он. Надо подождать еще немного.
«Мои методы называют нечестными. Но если реформа провалилась и это отказываются признать – не гораздо ли это хуже? Я говорю не только о смертной казни, но и о законах, которые парализуют работу полиции. Нам и своих хватало, а теперь еще и свалились на голову указы из Брюсселя! Пфф! Европейский комиссар, которого никто не избирал, знает ли он, как страх пожирает тебя изнутри? Как свистит пуля? Погибает товарищ? Нет! Окопавшись в своем кабинете, он не рискует быть пристреленным. И к тому же получает в пять раз больше моего».
Огни бара погасли, взгляд Антонии стал жестче.
«Полицейский! Сегодня нужно быть святым, чтобы выполнять эту работу. К сожалению, преступники этим качеством не отличаются, кретины-правозащитнички, похоже, об этом забывают. С теми процедурами, что они нам вешают на шею, у адвокатов не жизнь, а малина. А бандиты радуются: достаточно плохо подписанного протокола, чтобы их отпустили. С меня хватит! Чаша моего терпения переполнилась! Наплевать на методы, убийцы должны заплатить за свои преступления, точка, проповедь окончена, аминь!»
– Думаю, на этот раз он, похож на фото.
Не нужно и приглядываться, комиссар узнала Антона Йозевича.
Худой, как червяк, бритая голова скинхеда. Антон прощался с дружками хриплым голосом: вино и курево сделали свое дело со связками. Он нелепо шатался из стороны в сторону, пьяный, плохо одетый, в куртке из дрянной кожи.
– Подожди трогаться, прихватим его внизу улицы.
– В том гадюшнике? Он же обделается со страху.
– Я бы сильно удивилась, он легко подстраивается под ситуации. Самое трудное – вывести его из равновесия, я тебе объясняла, как это сделать.
– Не беспокойтесь, патрон, я знаю свою роль наизусть.
– Давай
Антония скрывала от Милоша часть правды и в глубине души злилась на себя за это. Антон был не просто доносчиком, двадцатым ножом у Турка – он был педофилом и вдобавок убийцей. Комиссар столкнулась с ним еще до службы в БРБ. В Герлане нашли труп девочки, избитой, изнасилованной и зарезанной. Все указывало на серба. Но виновность подтверждалась только сумбурными показаниями одного обкурившегося наркомана. Невозможно было провести и анализ ДНК: кожа жертвы, погруженной в цистерну бензина, растворилась под воздействием сольвента. За отсутствием улик Антон был отпущен на свободу. Негодуя, Арсан поклялась себе, что получит его голову, и, дав клятву, выжидала удобного случая.
«Но в конечном итоге, – оборвала она себя, – Милошу и так есть за что его ненавидеть. Одного происхождения довольно, чтобы букашка «расписал» его по-хорватски. Он уже предвкушает удовольствие».
– Включай зажигание, Милош, он наш.
Сказано – сделано, машина поехала вниз по улице. Пустынная, усеянная старинными домами, улочка несла на себе особый отпечаток, в духе Эжена Сю. Она выглядела так, что хоть сейчас можно было снимать «Парижские тайны» [14] . Однако действие происходило близ Лиона, в XXI веке: молодой лейтенант резко затормозил в трех шагах от прусака.
[14] «Парижские тайны» – знаменитый авантюрный роман Эжена Сю, впервые опубликованный в газете "Журналь де Деба", где печатался с продолжением более года. Роман стал самым выдающимся произведением писателя, неоднократно экранизировался, наиболее известен фильм Андре Юнебеля, главную роль в котором играет Жан Маре.
Как планировалось, комиссар осталась в салоне – самое главное, Антон не должен был ее увидеть – а Милош выскочил из «рено».
Быстро (с большой буквы Б), пистолет наизготовку, он усмирил серба:
– Руки в стену, ноги шире и не дергайся.
– О! Чего ты хочешь?
– Сначала посмотреть, нет ли у тебя пушки.
Ответ немного успокоил Антона. Во-первых, он означал, что будет диалог, и, похоже, этот сопляк не собирался его убивать. Иначе прикончил бы, не шаря по карманам. Йозевич перевел дух, вернулась наглость:
– Кончай лапать, это меня возбуждает. Оружия нет.
– А это что, не нож ли с выкидным лезвием?
– Открывать устрицы, у нас же месяц с буквой «р» [15] .
Арсан предупреждала: прусак подстраивается под любые ситуации.
– Так, поворачивайся, надо поговорить.
– О чем, братишка? Что ты хочешь услышать?
«Правило первое, главное и единственное: этот козел должен меня уважать».
Авторитет следовало подкрепить резким мастерским тычком. Кровь брызнула из носа серба.
[15] По устоявшейся традиции устрицами лакомятся с сентября по апрель – в месяцы, содержащие в названии букву «р». Всем известная история про букву «р» появилась в 1771 году. Устриц в то время не разводили, а собирательство резко уменьшило популяцию моллюсков. Тогда Людовик XV подписал указ о регламентации рыболовства и запретил продавать устриц в период, когда они выметывают икру. Но спрос на устриц продолжал расти, поэтому к середине XIX века их научились разводить. Количество моллюсков значительно увеличилось, указ потерял смысл и был отменен в 80-е годы XIX века.