Сожженные мосты
Шрифт:
Потом ознакомился с письмом. Ну это было классическое послание обиженной женщины. «Сердце разрывалось в клочья», «я старалась скрыть свою обиду»», «заглушить боль потоком слез»… Заканчивалось все по канону: больше так не могу, прости.
Я чувствовал, что это «прости» – не окончательное. Тут можно еще побороться. А как? Да точно так же! Письмом. А точнее стихом. Помнится, я в школе учил Асадова. «Улетают птицы». Я достал свой «паркер», набросал первые строчки:
Осень паутинки развевает, В небе стаи будто корабли — Птицы,Что же там было дальше? Я посмотрел в окно. До осени был весь август, но стояла типичная питерская погодка – косой дождь, хмурое небо. Сойдет. Так, что у нас там дальше? Аисты, неистовый разбег… «Преданного пса» убираем, оставляем концовку:
И довольно! Рву с моей бедою. Сильный духом, я смотрю вперед. И, закрыв окошко за тобою, Твердо верю в солнечный восход! Он придет, в душе растопит снег, Новой песней сердце растревожит. Человек, когда он человек, Без любви на свете жить не может.Я перечитал получившийся стих. А хорошо! Не затянуто, броско. Именно после таких стихов полураздетые женщины прибегают в слезах обратно. Или не прибегают. И тогда только остается «сильный духом, я смотрю вперед».
– Лена! – я позвал эсерку из приемной, где она уже успела оккупировать рабочее место Лохтиной. – Вот тебе вирши. Из наболевшего. Перепечатай на пишущей машинке и… – в последний момент я переиграл: – Пошли Перцову в редакцию. Пусть опубликуют в одном из ближайших номеров «Слова».
Елена взглянула на лист, впилась глазами в строчки. Сильно побледнела. Ее глаза так и метались по строфам.
– К Ольге?! Ты написал ей стихи?! Я не буду это печатать!
– Будешь! Или собирай вещи и проваливай.
Елену уже давно было пора поставить на место. Слишком много власти взяла.
Эсерка скомкала лист, заплакала.
Ну вот… Слезы – убийственное оружие.
– Милая! – я встал, приобнял девушку. – Это же я с ней так прощаюсь!
– Да? – Лена посмотрела на меня сквозь слезы с надеждой.
Пришла пора пряника.
– А вот чеки. Обналичь и купи, как хотела, нам дом. Тут даже на дворец хватит.
Я подал эсерке бумаги из конверта.
– Только домик брать будем не на нас с тобой, а на «Небесную Россию». Там устроим и штаб-квартиру партии. Согласна?
– Буду искать с двумя крыльями и подъездами! – Елена шмыгнула носом, расправила стих. – Скажи, ты меня любишь?
– Я, Лена, Россию люблю. Ступай.
Если собрать вместе два десятка юристов, людей от сохи, журналистов, учителей и философов, то получится общее собрание жилтоварищества – гвалт и неразбериха. «Небесная Россия» скандалила и хватала друг друга за грудки совсем так же, как и не-небесная. То есть до хватать еще не хватали, но все к тому шло.
Региональные представители, кто оказался в Питере, волком выли насчет «эксов» и особенно юридической ответки от
Потому первым делом я наорал на питерских – что за бардак в подразделении? Кто секретарь собрания? А ну пулей, выбрать президиум, секретаря, посадить стенографировать, определить повестку и регламент, а за грудки хвататься будем по окончании.
Организационные моменты сбили разгоравшийся скандал, и через пятнадцать минут собравшиеся, до сих пор красные и всклокоченные, стали способны к конструктивной работе.
– Таким образом, даже недоведенное до суда следствие, – вещал с импровизированной трибуны вернувшийся из Европы Варженевский, – переводит наших кандидатов в ранг «подследственных» и тем самым отстраняет их от выборов.
«Регионалы» поддержали его выкриками с мест.
– В качестве контрмеры, то есть противодействия, – Сергей Алексеевич внял моему шепоту, что надо излагать словами попроще, а то не все поймут, – мы предлагаем вчинить встречные иски…
– И будем как два барана, ага, – возразил с места Ксенофонт Виноградов из «обращенных» иоаннитов. – Так по судам и стаскаемся.
– Точно, – влез я. – Вот вы, Сергей Алексеевич, знаете притчу про двух адвокатов? Нет? Так слушайте. В Америке, на ихнем фронтире, где с индейцами воюют, был городок. Скотопромышленники, пастухи, железнодорожные рабочие, поп лютеранский, гробовщик да адвокат, один на весь город. И был он самым нищим и никому не нужным. А потом туда приехал второй адвокат, и через год они оба были самыми богатыми жителями, а вот остальные как раз обнищали. Не знаете, почему?
Зал секунду-другую помолчал, глазами похлопал, а потом заржал, тыкая пальцами в покрасневшего Варженевского, который, впрочем, тоже начал хихикать.
– Так что, голуби мои, судиться нам не след. Вот скажите, – я обратился к Булгакову, – какие у нас непримиримые противоречия с другими партиями?
– Непримиримые разве что с черносотенцами, они нас на дух не переносят, да с революционерами-социалистами, они желают вооруженной борьбы. А с остальными во многом совпадаем.
– Вот и славно. Поэтому я предлагаю всю ситуацию перевернуть. Мы уже показали себя, с нами считаются, иначе никаких исков не было бы. А раз так, то с нами можно договариваться. И мы основу для договора предложим – программу-минимум!
Дальше я объяснил, что нужно собрать воедино все те вещи, на которых мы можем согласиться с кадетами и октябристами. И выдвинуть как общую программу на выборах, создать своего рода центристский блок. И под это дело поделить выборные округа, чтобы не друг с другом собачиться, а топить тех, кто вне блока.
Юристы быстренько набросали основу: во-первых, столыпинская реформа как деяние верноподданническое и показывающее нашу поддержку правительства и стремление к преобразованиям законными средствами. Во-вторых, социальные гарантии – сокращение рабочего дня, страхование, пенсии, в перспективе доступные образование и медицина для всех, разрешение рабочих союзов (тут большая надежда на Зубатова). В-третьих, стремление к монархии конституционной, со всеобщим избирательным правом и дальнейшей отменой ограничений по сословному, имущественному, религиозному и так далее признакам. Для будущей торговли с партнерами добавили еще десяток-другой необязательных пунктов, от которых можно будет отказаться. Переписали набело, оформили в папочки и приступили к дипломатии.